1925 44. «Стукнув дверью, кто-то вошел…» Стукнув дверью, кто-то вошел. Мы не слышали, но узнали, как, ложась неровно на пол, сапоги его зашуршали. Пробежала дрожь по спине… И когда осмелились — «Кто вы?». Он стоял, прижавшись к стене, и в ответ не бросил ни слова. Тихо-тихо стало вокруг; только треснул графин с цветами, точно тот, непрошенный, вдруг замахнулся дико руками. И потом ушел в темноту, и мы все понять не хотели, для чего он был и к чему серебрились зубы — блестели. 1925 45. «I used to wear a crown…» I used to wear a crown, a mantle and a ring, and I, who am a beggar, pretended I was king. But I grew sick of playing. I broke my heavy crown, I donned my raggy garments and wandered down town. And now, if people greet me, passing by the square, it isn't for my headgear, but for my golden hair, and if they toss a coin that's rather large in size, it isn't for my jewels, but for my shining eyes. 1925 46. «Вы пленять всегда способны…»[66] М.Л. Зыряновой (Бенефис. 1923) Вы пленять всегда способны, в каждой роли Вы милы, но в «Кармен» Вы бесподобны, выше всякой похвалы! Вы — Севильи восхищенье, но сдается сильно мне, (не сердитесь за сравненье!) — Вы сильны и в Харбине. Вы любовь примите нашу, о, царица всех сирен, за Далилу, за Любашу. за Амнерис, за Кармен. 1923 47. «Тех ландышей, что ты вчера мне подарила…»[67] Тех ландышей, что ты вчера мне подарила, пьянящий аромат я в темноте ловлю, и не могу понять, за что ты полюбила ту самую меня, что я так не люблю. Как ты мне дорога — цветы вот эти знают: они своей душой проникли мне в мечты. Они нежны, как ты, тебя напоминают, и если б говорить могли — то так, как ты. 1923 48. «Боже, той игры, что Ты мне задал…»
Боже, той игры, что Ты мне задал, чувствую, что мне не доиграть. Неужели тех, кто духом падал в этой жизни. Ты не мог прощать? Если долго мне еще томиться, если смерть нескоро заслужу, и сам а, — пусть это не простится,— на себя я руки наложу, неужель не будет сожаленья в приговоре праведном Твоем, в час, когда, докончив преступленье, я приду с опущенным лицом, и увидишь Ты, как я заплачу, потому что не хватило сил,— слишком трудная была задача, та, что Ты мне, Боже, предложил. 1924 49. «Я стою на высоком холму…» Я стою на высоком холму. Я пришла по пути Твоему. Видишь, — лунный серебряный щит на дороге следы сторожит. Отчего же я стала такой, что напоены песни тоской, что блаженные я не пою даже в тихую полночь Твою? Если видишь и сжалишься Ты, — дай метнуться сейчас с высоты, дай звенящую лютню разбить, дай на камни упасть и не быть! 1928 50. «Ночью на земле гуляют гномы…» Ночью на земле гуляют гномы, где дорожки месяц осветил, делают воздушные хоромы тем, кто очень сильно попросил. Кажется, счастливей нет народу, чем душонки глупые людей, выпущенных снами на свободу от тоски-печали от своей. Кажется, другой не надо славы и не надо радости другой, только ощущать ночные травы под своей ушибленной ногой. и. входя по лестнице чудесной, к самым вышкам взглядами прильнуть, чтоб из самой темноты небесной сырость полуночную вдохнуть. 1926 51. «Были песни твои веселы…» Были песни твои веселы на свиданье заката и мглы, и глаза твои серые знали, для кого самоцветом сияли, и другие глаза зажигались, когда вы на закате встречались. Отчего ж твоим серым глазам не закрыться теперь по ночам? Для чего до зари до румяной ты томишься невидимой раной и глаза твои, полные горя, не глядят на вечерние зори? 1926 вернуться М.А. Зырянова: Mariia Aleksandrovna Gersdorf, stage surname Zyrianova, mezzo-soprano, opera singer, prima donna of Harbin opera in the early 1920s. She was particularly popular singing Carmen in Georges Bizet's Carmen, Delilah in Camille Saint-Saens' Samson and Delilah, and Amneris in Giuseppe Verdi's Aida. She died on 26 February 1924 in Harbin. Poems 83 and 154 are also dedicated to her. вернуться For Леля Мосолова see note on poem 21. |
