1925 70. «Я умру на высокой горе…» Я умру на высокой горе, мне почудятся вещие сны в час, как мир поплывет в серебре уходящей со мною луны. Я скажу — Что же мне, я готов, отпустите меня от земли, я пойду по ступеням богов в край, куда мои думы ушли. Но, уйдя от земных деревень, растопчу свое сердце во прах, если долго знакомую тень не увижу в небесных садах. 1926 71. «Голубая птица улетела…»[74] Голубая птица улетела в синие и чудные края, канула у крайнего предела, где вскипели заревом моря. Эта птица — верхний блеск заката, темнотой исполненный простор. Эта птица — радость без возврата; ей не вспомнить слова «Мутабор». Я стою, и пустота ущелья мне на ноги пылью полегла. Этот мир — моя тюрьма и келья, в этом мире день не даст тепла. 1926 72. The Fortune Teller (Mary Custis Vezey)[75] A gypsy woman — hollow wrinkled cheek framed in her hair that hung like cobweb veils — knocked at my gate one evening, to speak of secret and prophetic starry tales. I bade her speak of you, I know not why. She looked into my eyes, she held my hand and whispered: «See the colors of the sky? the restful shadows of the sleeping land? Why be so sad? You must not». And she took the silver piece for which I bought my fate, and bowing low her feeble head that shook she hobbled out my iron-railed gate. 1925 73. «Уйду к опушке, где деревья строги…» Уйду к опушке, где деревья строги, где из-за серых призраков лесных не услыхать с проселочной дороги ни голосов, ни стуков городских. Я буду знать и буду рада, зная, что в экипажей траурном ряду один из многих вспомнит, проезжая, и будет ждать, что я опять приду. Но я, забравшись в самый синий ельник, не покажусь из своего дупла: ведь та заря не встанет в понедельник, что в воскресенье вечером зашла. 1926 74. «Когда на хмуром океане…» Когда на хмуром океане на миг ты встретился со мной, скажи, ты слышал ли в тумане сигнал тревожный над волной? Ты видел, как дрожали снасти и напрягались паруса, как будто силясь верить в счастье и уповать на чудеса? Иль ты прошел, невозмутимый, не чуя гибели, прошел туда, где ждал тебя родимый и, может быть, спокойный, мол, и дома, в гавани далекой, тебе припомнить не дано корабль, упавший одиноко на черное морское дно! 1928
75. «Серебряные туманы…» Серебряные туманы, черта, где солнца чело в лежащие дальше страны вечерним морем прошло, и что-то помнится живо, какой-то голос зовет, и снится, где-то красиво все то же солнце взойдет. 1925 76. «Я — отшельник в дикой пещере…» Я — отшельник в дикой пещере в отдаленном горном краю. На закате синей Венере о своих мечтах говорю. Иногда мне полночью снится старый дом в какой-то стране, и людские яркие лица, как-то странно близкие мне. Я проснусь, и утро угрюмо, и пещера не так мила, и не может проститься дума с той страной, где ночью была. 1925 77. Pity Me Not…Edna St.Vincent Millay(«Ты не жалей меня, что свет дневной…»)[76] Ты не жалей меня, что свет дневной под вечер уж не медлит надо мной; ты не жалей ушедшей красоты, покинувшей поляны и кусты; и не жалей ущербную луну, и что отлив уносит прочь волну, и что тебя оставил прежний пыл, и что меня ты скоро разлюбил. Всегда я знала, что любовь — цветок, с которым ветер может быть жесток, изменчива, как берегу — волна, несущая обломки от судна. — Жалей, что сердцу трудно так учиться тому, чему уж ум не удивится. 1928 78. «Тихое вечернее смиренье…» Тихое вечернее смиренье, сердце думу думает, стуча, слушает журчащее теченье вечности подземного ключа. Где садилось солнце, потухая, эвкалиптов тени, чуть дыша, протянули руки, точно чая брошенного звездами гроша. Но холодным гордые кристаллом, высоко над царственным челом, звезды не заботятся о малом, о далеко-низменном, земном. Скрыв в тени усталость смертной кары, вечер грезит об ушедшем дне. Тихо жизнь кует свои удары в сердца передночном полусне. вернуться Мутабор is the Latin «mutabor», I will change. вернуться This is an English version of poem 63. It was first published in the journal Manuscript (Pomona College, Claremont), v. 3, no. 3, March 1925, where the first line of the second stanza was «I begged her speak of you— not knowing why», and the fourth line of the second stanza was «the restful colors of the sleeping land?» вернуться Translation of «Pity me not because the light of the day» from Edna St. Vincent Millay The Harp-Weaver and Other Poems (1923). |
