1925 61. «От коричневых северных гор…» От коричневых северных гор протянулся покой, пой — сотки своей песней узор для меня золотой. Пусть тоска увернется, как вор, и пригнется в пыли, ты будь песней моей с этих пор до заката земли. 1926 62. Молитва («Есть Господь. Сердце ведает, молится…») Есть Господь. Сердце ведает, молится: — «Боже, дай избушку мне — у околицы. Дай колодец ключевой у заваленки. Дай лапти и валенки. Дай ведрышко, ходить по грибы. Хорошо бы еще хоть горшочек, вместо трубы. Дай еще — красную коровку, И землицы — посадить свою морковку. И еще, не забудь, одолжи Хоть полдесятинки ржи. А главное — березку у порога. Неужели не дашь? Разве много?» 1925 63. Сон («Старуха гадалка седая…»)[71] Старуха гадалка седая возле наших ворот проходила. Я ее о тебе спросила, зачем и сама не знаю. Она число указала и пристально так смотрела, — огорчить, должно быть, не смела, только долго руку держала. Прошептала, кивая: «Смотри, как красиво цветы распустились! Как красиво по небу увились розоватые краски зари! Отчего ты горюешь? Не надо». И потом медяшку взяла и, согнувшись низко, ушла за изгибы железной ограды. 1926 64. «Розово-коричневые клубы…» Розово-коричневые клубы западных последних облаков. Подойди ко мне! И прямо в губы поцелуй, без слов. Самородки на небе без меры, серебро, алмазы, аметист. Я молчу. Перед лицом Венеры не дрожит и лист. Я молчу — и ты пока со мною, и, как в правду, верю в глупый сон: но вздохну — и призрак за спиною уплывет в каньон. Заболят глаза от гор лиловых, хоть и знаю, что не нужно ждать, потому что привидений новых не найти опять. 1925 65. «Упал и вдребезги разбился…» Упал и вдребезги разбился сосуд, зовущийся мечтой, который в сердце серебрился лампадой хрупкой и святой. Остался сир и полон болью тот угол, где она жила, и по окрестному раздолью печаль туманом поплыла, и долго гулкое звенело, катилось эхо по реке, как будто небо сожалело о человеческой тоске. 1928 66. «Дальний берег синей реки…» Дальний берег синей реки, и на нем золотые пески, и высоко — червонный узор заплетенных листов сикамор. Мне нельзя тоски облегчить, и нельзя мне руки омочить в той сверкающей ярко волне, пробегающей в дальней стране. 1928 67. «Убеги и спрячь с собою грезу…» Убеги и спрячь с собою грезу в старом и оборванном мешке и, приняв обиженную позу, скорчись в отдаленном уголке. Пусть застрянут слезы в паутине, где лучи дневные не дошли, — пусть любовь на золотой картине смотрит, как печаль лежит в пыли. 1926 68. «Мы не одни. По нашим колеям…»[72] Мы не одни. По нашим колеям идут еще какие-то. Их много. Они, пригнувшись, громко шепчут нам о тех полях, где началась дорога. Упрятаны одеждами теней, они от посторонних взглядов скрыты, и сетью только нам понятных дней их разговоры цепко перевиты. Я слышу ночью жуткие тона и отклики — в сырой траве рассвета; мне память неотъемлемо дана о призраках оконченного лета. И если я увижу — ты устал и, сев в пыли, глядишь в пустые дали, я догадаюсь: кто-то нашептал, что где-то одуванчики завяли. 1926 69. Chinese Serenade[73] The silver pilgrims of the sky — the clouds of sunset go, and sw eetly starts her lullaby, my Goddess Moon, Chang-O. Dispel thy drowsy dreams, my friend, as rays of twilight fade, and with my song thy magic blend upon thy lute of jade! Then let me love thee, as a cloud may love a flashing star, as ripples on the lake, that crowd to touch a nenuphar. вернуться The poem has an English version, poem 72. вернуться For Володя Визи see note on poem 54. вернуться The poem was first published in the journal Manuscript (Pomona College, Claremont), v. 3, no. 1, November 1925, and given honorary mention; it was reprinted in the journal Inter-Collegiate World. Chang-O: Chang Ye, the moon goddess in Chinese mythology. |
