Расслоение крестьянства. Несмотря на общее для крестьян беспросветное существование, некоторые из них, как водится, умудрялись работать и хозяйничать лучше других. Соответственно в пореформенный период четче проступают имущественные отличия между крестьянами. В сущности, социальная структура пореформенной украинской (как, впрочем, и русской) деревни лишь отражала ту самую общечеловеческую особенность, что подмечена в знаменитом афоризме Олдоса Хаксли: «Люди имеют обыкновение делиться на высших, средних и низших».
В полном соответствии с этой бесспорной истиной пореформенная деревня быстро разделилась на три социальные группы. Первую составляли относительно богатые крестьяне, или «кулаки» (по-украински — «куркулі»). Вторую — крестьяне среднего достатка, «середняки». Были, наконец, и беднейшие крестьяне — «бедняки».
К первой группе можно было отнести 15—20 % жителей пореформенной деревни. Само слово «кулак» сразу вызывает в сознании образ жестокого и прижимистого мужика, беспощадного эксплуататора своих же односельчан. На деле имела место, конечно, и эксплуатация — но лишь как один из компонентов (частый, но отнюдь не непременный) реального образа кулака. Другие — обязательные — компоненты: тяжкий труд до седьмого пота, инициатива и немного удачи. Все это вместе взятое помогало этим 15—20 % сельчан богатеть, в то время как другие неуклонно беднели. Затем они вступали между собою в браки, тем самым еще увеличивая и сохраняя от поколения к поколению семейное добро. «Средний кулак» имел 65—75 акров земли, несколько лошадей, неплохую сельхозтехнику. Нанимая батраков, он выращивал урожай на продажу. Вот этих-то удачливых крестьян целый век без устали клеймили Ленин и ленинцы (в советской науке, литературе и т. д. образ кулака неизменно отрицателен), рассматривая их в качестве деревенской буржуазии и эксплуататоров-кровопийц. Напротив, ученые на Западе не склонны преувеличивать социально-экономические отличия кулаков от прочей крестьянской массы. Пусть они и в самом деле эксплуатировали односельчан — а те ненавидели их и завидовали, но и в собственных глазах, и даже в глазах завистников кулаки всегда оставались именно крестьянами, а не помещиками или, скажем, мещанами. Да и деревенский бедняк на деле мечтал вовсе не «ликвидировать кулачество как класс», а стать одним из представителей этого «класса».
Вторая группа — «середняки» — была значительно больше первой, составляя примерно 30 % всего сельского населения. «Средний середняк» имел 8—25 акров земли, и этого вполне хватало на то, чтобы прокормить семью. Часто у середняка было несколько лошадей и несколько голов скота. В отличие от кулаков середняки редко могли позволить себе покупку сельскохозяйственной техники. Но в общем и эти представители деревенского «среднего класса» были люди солидные, работящие. Особенно широко этот крестьянский тип был распространен на Левобережье, где расписные белые хаты будто самим своим видом говорили о гордости хозяина своей независимостью и достатком.
Но, конечно, больше всего было «бедняков» — примерно около половины всего крестьянства. У них или вовсе не было земли, или было всего каких-нибудь несколько акров, явно недостаточных для нормального существования. Чтобы выжить, бедняк вынужден был наниматься к богатому соседу или помещику, а то и покидать на время насиженное место в поисках сезонной работы. Беднели люди по разным причинам (как, впрочем, и богатели). Часто такие несчастья, как болезнь, преждевременная смерть кормильца или стихийное бедствие, заставляли семью продать свою землю, и таким образом она надолго (часто навсегда) лишалась единственно надежной хозяйственной опоры. А бывало и так, что люди не могли свести концы с концами из-за неумелого, безалаберного хозяйствования, лени или пьянства. Так или иначе, и без того большое количество бедняков медленно, но верно росло — а это означало, что в тихом деревенском омуте завелась червоточина ненависти и беспокойства. Вот, кстати, почему многие революционеры считали, что взорвать Российскую империю можно именно и только из деревни.
Упадок дворянства. Ни щедрые земельные наделы, ни финансовая поддержка правительства, ни целый ряд сохранившихся преимуществ и привилегий после 1861 г. не могли уже сдержать резкого упадка дворянства. Причина была в том, что большинство дворян не умели превратить свои поместья в выгодные коммерческие предприятия. На месте каждого из них хороший хозяин, имея столь солидный капитал, не растранжиривал бы его попусту, а вложил в сельскохозяйственную технику, нанял бы работников вместо освободившихся крепостных, мобилизовал бы всю свою дисциплину, инициативу и трудолюбие (впрочем, по понятиям российского дворянства, все это — «немецкие» качества и свойства) — и с Божьей помощью преумножал свои доходы... Но вместо всего этого дворяне предпочитали залезать в долги: к 1877 г. около 75 % российского дворянства состояло в крупных должниках. Поэтому им приходилось распродавать свои имения, благо и покупатель был под рукой, в своей же деревне — честолюбивый, предприимчивый крестьянин-кулак. Таким образом с 1862 по 1914 гг. дворянское землевладение в Украине сократилось на 53 %. Исключение составляло Правобережье, где обширные имения по-прежнему принадлежали сказочно богатым польским магнатам, которым и в новые, трудные для большинства помещиков времена удавалось сохранить лицо.
В целом же в Украине, как и по всей империи, традиции дворянской элиты, да и само ее существование, быстро предавались забвению. Продав свои поместья, дворяне навсегда перебирались в города, становясь обычными чиновниками, офицерами, интеллигентами. Правда, они по-прежнему пользовались большими социальными преимуществами, да и большинство пахотных земель вплоть до 1917 г. все же оставалось в их руках. И все же после того как помещик утратил свою беспредельную власть над крестьянами и по мере постепенного перехода земель к новым хозяевам — дни дворянства как сословия были сочтены.
Коммерческое сельское хозяйство. Как ни парадоксально, при общем обнищании и застое в украинском селе роль его как «житницы Европы» продолжала расти. Происходило это благодаря тому, что небольшой части дворянства вместе с предпринимателями из других сословий удалось, вопреки общей тенденции, сделать из своих поместий огромные агропредприятия, поставлявшие продукцию на имперский и зарубежные рынки. Ненормальность такого положения уловил имперский министр финансов Вышнеградский: «Недоедим, но вывезем!»
Впрочем, экспорт продовольствия имел довольно ограниченный, региональный характер: в нем принимали участие лишь некоторые губернии и сравнительно небольшой процент населения. Еще в начале XIX в. роль основного поставщика зерна на экспорт прочно утвердилась за степными причерноморскими губерниями, где было много свободных для освоения земель и ближайших портов. Задолго до освобождения крепостных степные помещики, активно увеличивая посевные площади, уже использовали наемный труд и вкладывали капиталы в сельхозтехнику. После 1861 г., когда количество свободной и мобильной рабочей силы резко возросло, а коммуникации улучшились, Украина вообще и степные губернии в частности увеличивали производство продуктов питания быстрее, чем остальные части империи. В начале XX в. 90 % экспорта пшеницы (а это, кстати, была основная статья экспорта Российской империи) приходилось на Украину. Тут собирали 43 % мирового урожая ячменя, 20 % пшеницы и 10 % кукурузы.
И все же не пшеница была главной товарной культурой в Украине, а сахарная свекла. Во всей Европе трудно найти земли, которые лучше, чем Правобережье, удовлетворяли бы условиям крупномасштабного выращивания сахарной .свеклы, утвердившегося здесь уже к началу 1840-х годов. Украина обеспечивала сахаром не только всю империю, но и многие европейские страны. Крупнейшими сахарозаводчиками, как и следовало ожидать, были польские магнаты, прежде всего Браницкие и Потоцкие, но вскоре в ряду «сахарных баронов» Правобережья оказались русские Бобринские, украинцы Терещенки, Симиренки и Ханенки, евреи Бродские и Гальперины.
