Мне удивительно, как можно в ваши лета
Тревогу создавать из этого предмета.
Как будто на земле одно лишь благо есть!
Как будто лишь в одном заключена вся честь!
Быть плутом, скрягою, бесчестным, злым и грубым
Вам кажется ничем, а тот позор — сугубым,
И, как бы кто ни жил, хотя бы впал в разврат,
Он может быть в чести, лишь не был бы рогат.
Но если вдуматься, правдоподобно ль, право,
Что от случайности зависит наша слава?
Кто благороден сам, заслужит ли упрек
В несчастье, помешать которому не мог?
Зачем вы женщинам хотите предоставить
Возможность полную нас славить и бесславить?
Зачем чудовищем мы делаться должны,
Когда расстроены неверностью жены?
Могу заверить вас, что человек достойный
Способен и рога носить вполне спокойно:
Уверясь, что удар судьбы неотвратим,
Он с равнодушием относится и к ним.
Поймите же, что зло — как ни мудрят об этом —
Есть отношение особое к предметам.
И чтоб не оплошать, одно вы знать должны:
Здесь, как во всем другом, лишь крайности страшны.
Бывают простаки: когда беда случится,
Готовы тот же час едва ли не кичиться,
Любовников жены, где можно, назовут
И все таланты их по пальцам перечтут,
Окажут им при всех особое вниманье,
Всегда напросятся на ужин, на гулянье
И вызовут у всех естественный вопрос:
Что за охота им совать повсюду нос?
Мужья подобные несносны мне и многим,
Но к крайности другой я буду столь же строгим.
Я не мирюсь душой с друзьями волокит,
Но ревность бурная не меньше мне претит,
Их неразумный гнев, шумящий бестолково,
В свидетели созвать хоть целый свет готовый,
Как будто им ничуть огласка не в укор
И рады напоказ свой выставить убор.
Меж этих двух путей возможна середина;
Благоразумные пойдут по ней единой,
И этот средний путь избравший человек,
Женой обиженный, не покраснеет ввек.
Поймите наконец, обдумав все бесстрастно,
Что и носить рога совсем не так ужасно.
Как я сказал уже, все дело только в том,
Чтоб в каждом случае вести себя с умом.
