Эраст (возвращаясь).
Я б так же поступил для недруга и друга.
Дамис.
Иль слух обманут мой, иль память лжет моя?
Ужели то Эраст?
Эраст.
Да, сударь, это я.
Я счастлив тем, что мог избавить вас от смерти,
Но гневом вашим я был огорчен, поверьте!
Дамис.
Как! Тот, кому желал я гибели такой,
Освободил меня своею же рукой?
Нет, это слишком! Я готов сейчас же сдаться.
Хоть и пытались вы Орфизы домогаться,
Подобной храбрости и благородства пыл
Всю злобу у меня на сердце потушил.
Мне стыдно чувств своих, кляну тех мыслей лживость,
Что мне, Эраст, могла внушить несправедливость,
И, чтобы навсегда сейчас покончить с ней,
Соединяю вас с племянницей моей!
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же и Орфиза.
Орфиза (выходит с факелом из дома; Дамису).
Ах, сударь! Что за шум, поистине ужасный?
Дамис.
Был вызван этот шум причиною прекрасной,
И пусть я за любовь вас порицал, мой друг,
К вам с ней идет Эраст, ваш будущий супруг.
Он спас меня сейчас, и должен я признаться:
Согласием на брак хочу с ним расквитаться.
Орфиза.
О, если в том мой долг, согласна я сейчас
Супругой стать того, кто вас от смерти спас!
Эраст.
Настолько я сейчас охвачен изумленьем,
Что происшедшее считаю сновиденьем.
Дамис.
Отпразднуем судьбы счастливый поворот.
Где скрипки? Пусть скорей к нам музыка идет!
Сильный стук.
Эраст.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Те же, Л’Эпин и маски.
Л’Эпин.
Не бойтесь: это маски.
И скрипки есть у них и тамбурин для пляски.
Входят маски и заполняют всю сцену.
Эраст.
И здесь докучные! Эй! Кто там из людей?
Гоните этих всех бездельников скорей!
БАЛЕТ
Выход первый.
Швейцарцы с алебардами оттесняют докучных в масках, а затем удаляются, освобождая место для танцев.
Выход последний.
Четыре пастуха и одна пастушка заканчивают дивертисмент, по мнению всех, кто их видел, с очаровательным изяществом.
УРОК ЖЕНАМ
Комедия в пяти действиях
Перевод Василия Гиппиуса
ЕЕ ВЫСОЧЕСТВУ[90]
Ваше высочество!
Когда мне надо посвящать книгу, я становлюсь самым робким человеком на свете. Стиль посвящений мне мало знаком, и я просто ума не приложу, как выйти из подобного затруднения.
Другой автор на моем месте сумел бы, преподнеся Урок женам, сказать весьма многое о Вашем высочестве, и сказать удачно. Я же чистосердечно сознаюсь Вашему высочеству в своей беспомощности. Я не владею искусством находить соответствия между предметами, столь мало соизмеримыми. И как бы ни просвещали меня на этот счет изо дня в день братья-сочинители, я все-таки не понимаю, что общего Ваше высочество могло бы иметь с комедией, мною подносимой. Не в том, разумеется, затруднение, как воздать Вам хвалу. Предмет очевиден, и с какой бы стороны ни взглянуть на Ваше высочество, всюду открываются взору преизбыток славы и преизбыток достоинств. Вам придают блеск звание и происхождение, чтó заставляет весь свет почитать Вас. Вам придает блеск умственное и телесное изящество, чтó заставляет всех, кто Вас видит, восхищаться Вами. Вам придают блеск душевные Ваши качества, чтó — смею сказать — заставляет всех, имеющих честь к Вам приблизиться, любить Вас: я говорю о той пленительной кротости, которою Вы умеряете величие Вашего звания, о той очаровательной доброте, о той великодушной приветливости, которую Вы почитаете за должное выказывать всем. Об этих последних достоинствах Ваших мне особенно трудно будет здесь умолчать. И все же, Ваше высочество, я не представляю себе, под каким предлогом можно было бы заговорить здесь о столь ярких и столь непреложных совершенствах. По моему крайнему разумению, не должно вводить в послание и смешивать с безделками предметы столь важные и столь возвышенные. Приняв все это в соображение, я полагаю, Ваше высочество, что мне остается лишь посвятить Вам комедию и уверить Ваше высочество в глубочайшем почтении нижайшего, покорнейшего
и преданнейшего Вашего слуги
Ж.-Б. П. МОЛЬЕРА
ПРЕДИСЛОВИЕ
Многие сначала порицали эту комедию, но смеявшиеся были за нее, и все дурное, что о ней говорилось, не помешало успеху, вполне меня удовлетворившему.
Я знаю, что от меня в этом издании ждут предисловия с ответом моим судьям и с оправданием моего труда, и, разумеется, я стольким обязан всем ее одобрявшим, что почел бы за должное отстаивать их суждение против суждений моих недоброжелателей. Однако почти все, что я мог бы сказать об этом предмете, уже изложено в рассуждении, имеющем форму диалога, но я еще не знаю, как с ним поступить.[91] Мысль о таком диалоге, или, если угодно, о небольшой комедии, пришла мне после двух или трех представлений моей пьесы. Я высказал эту мысль в одном доме, где проводил вечер, и тогда одно лицо из высшего света,[92] тонкий ум которого хорошо всем известен, лицо, которое оказывает мне честь своей любовью, почло замысел мой достойным не только того, чтобы поощрить меня за него взяться, но и того, чтобы самому заняться им. И, к моему удивлению, дня через два он показал мне готовое сочинение, гораздо более изящное и остроумное, чем мог бы написать я сам, но заключавшее слишком лестные для меня суждения, и я побоялся, поставив это произведение на сцене, навлечь на себя упреки в выпрашивании похвал. Во всяком случае, это помешало мне, по некоторым соображениям, окончить начатое. Но столько голосов изо дня в день торопят меня это сделать, что я просто не знаю, как быть. Вследствие этих именно колебаний я не помещаю в предлагаемом предисловии того, что читатели найдут в Критике, если только я решусь когда-нибудь выдать ее в свет. Если же решусь, то, повторяю, лишь в отместку публике за неприятности, причиненные мне некоторыми тонкими ценителями; я же вполне отомщен успехом моей комедии и желал бы, чтобы все последующие мои комедии были встречены подобным же образом и чтобы их постигла та же судьба.
