4 Старик, ребенок, я – одно и то же. Все глупости, все страсти стариков, Детей и юношей – во мне. О, Боже! Как двинуться? Вот отчего похоже, Что будто я и вял, и бестолков. 5
Я мученик. Я сам себе палач. Мне от себя куда бежать – не знаю. Покоя и забвенья умоляю. Приди ко мне. Обнимемся. Поплачь. 6 Нет, слишком поздно. А когда-то С восходом солнца надо мной Я сам гармонией иной Дышал глубоко и богато. В самозабвеньи забытья Влачусь отныне полусонный, И стройность песни похоронной Теперь – гармония моя. 7 Ты в этот день обедала у нас. Совсем особенные в мире целом, Я помню клеточки на платье белом; Его ты надевала в первый раз. Отец мой ласков был. А нам с тобою Неловко было. После мы одни Остались. Было хорошо. Но дни Иные ведь отмечены судьбою. Твой день – апреля первое число. И минул он. За ним прошла неделя, И целый год, и много лет прошло: А вся-то жизнь – не первое апреля. 8 Страстям и случаю я предан слепо. Кажусь я тих, а мне ведь без разгула Жить невозможно. Даже зачастую Нет сил противустать желанью – Растратить жизнь в каком-нибудь порыве Безмерном, буйном, в яростном безумьи, Которому бы не было границ. Тут нету добродетели. Условный Порядок вытолкнет меня, конечно, Как пробку из воды, как человека Запятнанного. Только есть ли тут Действительно порочность – сомневаюсь. Тут есть своя, я знаю, человечность. Да ведь и то – ну, надо же себя Девать куда-то. Труд – но не могу С ним свыкнуться и выдержать. Стараюсь, Но нет, не знаю, слажу ли с трудом. А жить-то всё же хочется. Разгул — Замена счастью. Есть в душе какой-то Червяк. Подъел он всякую возможность Блаженства. Правда. Ну, так и гуляй, Ты, буйная головушка. Так жизнь Пройдет, хоть судорожно. А умру – О ней не пожалею, но, прощаясь, Ведь и не прокляну ее. Спасибо За то, что было. Да, та миг любви, За опьяненье, за святое чувство Любви великой к людям, что прошло По всей моей, теперь изжитой, жизни. 9 Кто требует жертвы – не любит. Не требую жертв от любимой, Ни даже уступок малейших – Нет, я не хочу ничего. Я знаю: кто жертву приносит – Действительно, истинно жертву – Тот будет того ненавидеть, Кому эту жертву принес. Я жертв не хочу и не жду – И сам приносить их не буду, Как их не принес – ни единой: Кто требует жертвы – не любит. 10 Ты знаешь. Ведь я не могу, хоть с тоски, Стихи мои в письмах к тебе посылать. Ты как-то сказала: «Напишешь стишки – Ну вот, и спокоен опять». Обидны мне были такие слова. Так, стало, стихи от покоя идут? Куда хорошо, чтоб была ты права, Как часто бывало, и тут. Так выкинуть, что ли, тогда наконец Искусство и вовсе из жизни людской. Спасибо. Тонуть не захочет пловец, Расставшись с последней доской. Жить, жить я хочу. Как бы ни было – жить. И к этой последней, надежной доске Приникну, прижмусь – и не буду тужить В холодной предсмертной тоске. Октябрь-ноябрь 1927 ПРИЛОЖЕНИЯ ПРИЛОЖЕНИЕ I МАЛЕНЬКИЕ РАССКАЗЫ I. Озеро Н.Н. и Л.М. Давиденковым Какое широкое озеро! Я недавно приехал к его берегам – и не могу налюбоваться этой ширью, этой синью, этим светом и мраком. Не мраком, нет, – холодным, жидким свинцом, который спокойно шевелится, покачивая в себе серую пелену, если она закрыла сияющее небо. И городок на берегу – странный городок. Он живет этим озером. Оно как бы окружает его. Выйдешь на перекресток – и с трех сторон видишь сияющую воду. Город тянется полосой по косе, что врезается в озеро. Широкие улицы почти все не вымощены и обстроены деревянными домиками. Возвышаются над ними церкви и монастыри. Много церквей. Изредка тихо проходят люди, которые любят молиться. Против монастырских ворот каменные ступени ведут к озеру. Тут стоял я долго и думал. Прочел я об этом городе, что здесь больше людей умирает, чем родится. Знал, что тут и кожевенные заводы, и сапожные мастерские, да и болото близко. Отчего же здесь так много тишины и покоя, света и простора? Колышется озеро, плещет у берега. Сижу и слушаю, и смотрю. А мимо меня всё идут, идут за водой со звонкими ведрами на коромыслах, с бочонками на низеньких тележках. Босоногие старухи со строгими лицами, молчаливые девушки, послушницы в черных одеждах и дети – много, много детей. Маленькая, слабая девочка с усилием втаскивает обеими руками со ступени на ступень большое железное ведро, выливает воду в бочонок на колесиках, спускается обратно к воде и снова тащит. Старуха истово ее увещевает: «Носи по полведра, говорю я тебе. Ишь какая настойчивая девочка. Погоди, замуж выйдешь». Послушница в черном тихо несет свои ведра, опустивши глаза и поникнув спокойным лицом. Невдалеке мальчики по колено влезли в воду и, переговариваясь, готовятся ловить рыбу. Другие, с удочками на плечах, тихо проходят по берегу. Слышен голос няньки, зовущей домой своего питомца. А тот невозмутимо трубит в жестяную трубу, слушает одну и ту же ноту и наслушаться не может. Только изредка, переводя дух, отвечает: «Не пойду». Нянька уходит одна, и мало-помалу звуки жестяной трубы тоже удаляются. И, кажется, никому не хочется отходить от озера. Сполоснет женщина ведро – и остановится, словно в раздумье. А проходя, крестится на тихий монастырь. Уж солнце низко, пора идти, а озеро всё шепчет – не пускает, всё колышется – приманивает взгляд. Идешь по улице и в низких домиках видишь на окнах цветы цветущие. В каждом окне. Розовые и белые, крупные. радом со смертью – цветы. |
