«Если в вешней затихнувшей роще…» Венчанная крестом лучистым лань. Вячеслав Иванов Если в вешней затихнувшей роще В осиянной лазурной ночи Вдруг мелькают сквозь ветви лучи, Я гляжу всё спокойней, всё проще, Лишь дыханью шепчу: замолчи… Легче, легче, свободней, свободней, Словно белая лань в полумгле – Так идешь по зеленой земле, По любимой, свободной, господней, Ты – с лучистым крестом на челе. «Легким лучом серебрятся…»
Легким лучом серебрятся Воды вечерние, Сладко их плеску вверяться Всё непомернее. В ласке луны Вольной волне Песни даны – И мне. Дышат они еле слышно В тайне затишия; Вьются и лунно, и пышно Четверостишия. Лунность иной Той полноты Слушай со мной Лишь ты. «Не нужно мне предлога…» Не нужно мне предлога Для песен о тебе, В душе моей так много, Не долгая ль дорога – Моей судьбе? Но медленно и вяло Унылое житье, Простора мало, мало, Гнести меня устало Ярмо мое. Одна моя отрада, Что бродишь ты в саду. Хоть высока ограда, Мечта за нею рада Забыть страду. Настало бабье лето, День лучше ото дня. Ах, что же, что же это! Иль песня, недопета, Томит меня? «Дар улыбки – великий дар…» Дар улыбки – великий дар, Только избранный им отмечен. Просветлеет и млад, и стар, Кто воспримет твой тихий дар Кто улыбкой твоей привечен. Даже грусть, даже скорбь свою Словно людям отдать готова Ты в улыбке – и я пою Эту грусть, эту скорбь твою, Как улыбки живое слово. «И месяц мил чистейшей тониною…» И месяц мил чистейшей тониною, И словно влажны звезды. Не вчера ль Ушел от нас еще один февраль, А нынче новый март манит весною? Пускай же где-то негою иною, Сладчайшею цветет живая даль, Где из-за гор свой дух струит миндаль Душистою и думною волною. Ведь и в благословеннейшей стране Венки пирам и дружбе приносила Не роз и миртов царственная сила: Певцы любили с ними наравне Укроп, петрушку; чтили их свирели Не Филомелу – ласточкины трели. «Верю, что так: из удивленья…» Верю, что так: из удивленья Всё родилось наше искусство. Ты предо мною – я потрясен. Вот – я пою песни мои. Молвишь, смеясь: «Песню я слышу; Только, певец, ты простодушен». Я же в ответ: «Шутка – и гимн. Небо внизу – небо вверху». «Часы спокойно пробили четыре…» Часы спокойно пробили четыре, И я тревожен: горек мне рассвет. Дышала грудь размеренней и шире, И словно мнилось мне, что больше нет Глухих обид и мелочных сует. В несчастном пробуждающемся мире Два женских лика; из-за мглистых лет Один всплывает: на волшебной лире Таинственно и сладостно воспет, Улыбчив он и чист в пыли клевет. Другой всегда стоит передо мною Загадочно далекой и родною Улыбкою – и в этот смутный час Печален свет расширившихся глаз. В ночи вручен доверью и покою, Теперь слежу с тревогой и тоскою Рассветный путь. И, немощный, погас Нестройных струн едва запевший глас. «Я помню миг полноты…» Я помню миг полноты Глубокого вдруг дыханья, Когда с камней мостовой Я мягко ступил на землю. Так долго был я в плену, Так нудно втайне изныло Всё тело без той земли, Что неба ему дороже. Идти по голой земле – Дорогой, тропинкой малой, Ступать по траве живой, Зеленой, влажной, пахучей, Да, вот отчего тогда И песня легко запела, И тихо слушала ты И молча мне улыбнулась. «Помните, друг мой, у Толстого…» Помните, друг мой, у Толстого В «Войне и мире» старый дуб? Как он, гляжу вокруг я снова – И свет становится мне люб. Гляжу вокруг – да и сам не знаю: Что на земле? и что во мне? Странно радоваться маю, Песню детства петь весне, – Ну, а сейчас-то, в сентябре-то, В камнях московских, под старость лет? Каким теплом душа согрета, Встречая серенький рассвет? Расти, дышать – не в родном лесочке – Пусть на юру и на ветру! Лезут клейкие листочки Сквозь кудрявую кору. |
