В комнате милой моей и день я любить научаюсь,
Сидя часы у стола за одиноким трудом,
Видя в окно – лишь сруб соседней избы, а за нею –
Небо – и зелень одну, зелень – и небо кругом.
Только мой мир и покой нарушали несносные мухи;
Их я врагами считал – злее полночных мышей;
Но – до поры и до времени: мыши-то вдруг расхрабрились,
Начали ночью и днем, не разбирая когда,
Быстрые, верткие, тихие – по полу бегать неслышно,
Голос порой подавать чуть не в ногах у меня.
Кончилось тем, что добрые люди жильца мне сыскали:
Черного Ваську-кота на ночь ко мне привели.
Черный без пятнышка, стройный и гибкий, неслышно ступал он;
Желтые щуря глаза, сразу ко мне подошел;
Ластясь, как свой, замурлыкал, лежал у меня на коленях;
Ночью же против меня сел на столе у окна,
Круглые, желтые очи спокойно в мои устремляя;
Или (всё глядя) ходил взад и вперед по окну.
Чуткие ноздри, и уши, и очи – недобрую тайну
Чуяли; словно о ней так и мурлычет тебе
Демон, спокойно-жесток и вкрадчиво, искренне нежен.
Тронул он их или нет – как не бывало мышей.
Я же узнал лишь одно: в обыдённом почувствуешь тайну, –
Черного на ночь кота в спальню к себе позови.
