НАПЕВЫ ГЕЙНЕ Евдокии Ивановне Лосевой 1. «Улыбка ее – лучезарная сеть…» Улыбка ее – лучезарная сеть, И лет пронеслось уж немало С тех пор, как раскинула дева ее, Как пленница в сетку попала. И бьется она в этом сладком плену, В тюрьме и прозрачной и зыбкой, Моя потерявшая волю душа – Блаженною пленною рыбкой. 2. «Друг мой, всё в тебе прекрасно…»
Друг мой, всё в тебе прекрасно: Очи, полные любви, Цвет, улыбкою цветущий – Губки умные твои. Сколько света и покоя! Но всего прекрасней – твой Полный мыслию глубокой Голос чистый и живой. НОВОСЕЛЬЕ Евдокии Ивановне Лосевой По нашей родине печальной Скитальцы бродят искони И в тихости своеначальной Влекут медлительные дни. Ревнуя дальнему спасенью, Отрадно страннику в пути Под мирной незнакомой сенью Покой, как тайный знак, найти. А те, кого обстали стены, Иначе взысканные те Не знают милой перемены, Повинны нищей тесноте. Им – только веянье намека – Из тесноты до тесноты – И вот почуешь: там, далеко Иные дали разлиты. И на случайном новоселье Улыбкой тихой в свой черед Проглянет легкое веселье И словно роза расцветет. И всей певучею тоскою, Всё осиянней и светлей, На миг душа прильнет к покою Родных приволий и полей. «И чайник песенку поет…» И чайник песенку поет, Вскипая на железной печке, И тихо лампочка цветет, Хоть не чета старинной свечке. И вкусно пахнет, как и встарь, Мой ломоть хлеба – чуть хрустящий, Слегка поджаренный сухарь, К плохому чаю подходящий. И так же страшный мир широк И темнотой глядит в окошко, И так же тесный уголок Порой пугает хоть немножко. И так же чем-то жив поэт, Хотя подчас и друг ироний, И полуночи легкий бред Исполнен сладостных гармоний. «Чтоб не спугнуть поющей птички…» Чтоб не спугнуть поющей птички В моем алеющем саду, Послушный радостной привычке, Всё осторожнее иду. И вечер золотой и чистый С улыбкой думы на челе, Зеленокудрый и росистый, Одною песней голосистой Дарит возлюбленной земле И эту легкую прохладу, И этот свет, и этот сад, И этот льющийся по саду Любовной песней аромат. «Какая грусть! Какая…» Какая грусть! Какая Томительная тишь. Я медлю, поникая. Ты плачешь. Ты молчишь. У ног твоих слезами И жизнью изойти, К твоим следам устами Приникнув на пути. И стать – дорожной пылью; Развеяться вдали, Взлететь небывшей былью Очнувшейся земли, – Но вылить в звуки муки Двух одиноких воль. Ни встречи, ни разлуки. Не плачь. Какая боль! «Уже лирическим волненьем…» Уже лирическим волненьем Давно стесняется душа, С житейским тягостным смятеньем Расстаться силясь и спеша. И боль, и милая услада, Когда, слезой просветлена, Волну лирического склада Вольна улавливать она. И словно бы струею вольной, Пахнуло с дальной стороны Певучей песней безглагольной Крылом затронутой струны. Пускай душа в изнеможенье Томится, бьется без конца, – Одно мгновенное движенье Неизъяснимого лица, – И светлый взгляд, и полуслово, – Желанная благая весть – И нет уже смятенья злого, Поется и опять, и снова О том, что в сердце солнце есть. «Я смотрю: мимозы желтые кисти…» Я смотрю: мимозы желтые кисти, Засмеявшийся луч весенний – И полны мои осенние мысли Золотых веселий. За гореньем разве не ждет сгоранье? Но горю я, гореть желая – И, ликуя, пью я твоих страданий Золотое пламя. «Живешь и ходишь по земле…» Живешь и ходишь по земле В своем обыденном жилище, Болеешь о добре и зле, Радеешь о насущной нище. А дух твой реет и живет В тебе неведомом паренье. Порой на твой тягчайший гнет Его забрезжит озаренье – И ты постигнешь: как волён Кружиться ветер в чистом поле, Так дышит, где захочет, он, Послушный лишь единой воле. И как в холодной вышине Он вольно расширяет крылья, Так и в пылающем огне Он не сгорит, как наши былья: Цветет и пламень неземной, И хлад нездешний, с ним в слиянье Как благодатное сиянье – Неопалимой купиной. |
