«Блажен, кто напряжет глубинный слух…» Блажен, кто напряжет глубинный слух И слышит – на осях бегут шары, Чей радуется разрешенный дух Участником божественной игры. В согласии с безмерной сей игрой Он слышит сердце малое свое: Болит оно – и в боли некий строй Всё частное объемлет бытие. Но те, кому крушение миров Сквозь даль времен расслышать суждено, – Над духом их – разодранный покров, Под прахом – расщепившееся дно. В разладе сердце нищее болит И меркнет слух, смежаются глаза, И скорбный дух лишь горько утолит Очей любимых жаркая слеза. 24.IV-7.V.1926 «А если – та же тишина…»
А если – та же тишина, Немотствующая давно? Ни звука – и душа одна, Немая, канула на дно. Ни звука. Ветер бы подул. Молчит зиянье пустоты. О, лучше бы паденья гул. Ведь тишины не слышишь ты. Она нема, она пуста — И душно духу жить в тоске, Сухие раскрывать уста, Дрожа, как рыба на песке. Я больше не могу один. Приди ко мне, дай руку мне: Ты слышишь взлет былых годин, Внимавших звучной тишине. 25.IV-8.V.1926 «Я помню деда: сельский богомаз…» Я помню деда: сельский богомаз. И ныне под московский вешний звон В лазурный утренний прозрачный нас Сочувственно припомнился мне он. Под куполом качаясь на доске, Чертить в лазури белые крыла; В оконце вдруг узнать невдалеке Горящий крест соседнего села; Перевести обрадованный взор, Чтобы увидеть: здесь и там, вдали, – Вон пашни и луга, река и бор Свои кресты и купола зажгли; И напитав лазурной ширью грудь, Увидеть вновь свод осветленный свой, К лазури кистью белою прильнуть И сердцем бьющимся – к любви живой. А солнца луч широкий седины Приветливо ласкает и, косой, На лики вновь расписанной стены Цветистою ложится полосой. И звон плывет – весенний влажный звон, Как над селом, над вечною Москвой. Воспоминания со всех сторон, Воспоминания любви живой. «Оглянуться не успел…» Оглянуться не успел, Как весна пришла; Городских смешнее дел Все мои дела; Но успел одним глазком Подсмотреть весну, Прежде чем засел тайком К бедному окну. Глаз к нему не подымал От листов своих И трудился, тих и мал, Бился, мал и тих. Но в какой-то глубине Знал: весна светла, Помнил: ты вошла ко мне, Ты ко мне вошла. Ты вела меня в поля – Чуять вешний дух, Слушать, как живет земля, Нежить взор и слух. Голы были луг и бор, Юны были сны… Поднял я к окошку взор – Листья зелены. 3-16.V.1926 «Долгий день томления…» Долгий день томления. Душный яркий зной. К вечеру моления Напряглись грозой. Что-то там сбывается, Дальный друг, с тобой? Маяться бы, маяться – Да одной судьбой… Миг – всю тягость скинула Словом ты родным. Тут гроза нахлынула Громом молодым. «Молнию небесную, – Молвит, – принимай В грудь, любви не тесную, В милый месяц май». 25.V. – 7.VI.1926 «Всё веселюсь – и не знаю…» Всё веселюсь – и не знаю, Куда мне деваться с тоски. Маюсь, хоть ближних не маю. И дни мне пустые легки. Вольно, глубоко дышу я Расцветшею пышной весной; Но, одиноко тоскуя, Печальная доля – со мной. Вот я один – и запела На воле в ночной тишине: Ей предаюсь я всецело И в ней растворяюсь вполне. И над тоской заунывной Высоко, далеко звеня, Слышится голос отзывный И нежит печально меня. День настает – полнолюдный И плещет, и пляшет, цветя. Жизнью недальней, нетрудной Он тешится, мил, как дитя. Вновь веселюсь – и к покою Тихонько проходят они, Словно с пустою тоскою – Пустые и легкие дни. 6-19.V.1926.Узкое ДВОЙНОЙ ОТЪЕЗД
Скажите мне, ах, вспомните ли вы Хотя б одно заветное мгновенье, Где грусть моя в невольном вдохновенье Была б созвучна веянью Москвы? Мне вдалеке, у строгих вод Невы Отрадное певцам самозабвенье Вновь зазвучит о вещем откровенье, Светящемся и сумрачном, увы! Распутьями трудна моя дорога: Ночную ли подзвездную чреду, Полдневную ль как пристань я найду? Вас – да хранит до милого порога, Обретшую покров для бурь и вьюг, Напутствуя, благословенный юг. |
