«Как я скорбел о кончине твоей, старик благодушный!..» Как я скорбел о кончине твоей, старик благодушный! Сколько унес ты любви к жизни и к людям – с собой! Ныне я вижу всю благость Творца: от каких испытаний Эту святую любовь Он захотел уберечь! Вижу – и всё же скорблю, помышляя о милом минувшем, Силясь ее огонек в сумрак грядущий пронесть: Ты не помог ли бы мне – и не мне, а людям и людям – Верой, любовью своей – вере людской и любви? Так не исполнила вышняя воля – не наша, иная. Столь же спокойно, как ты принял веленье ея, Так и веленье – иное, быть может, – что нас ожидает, Учит и нас принимать вечная память твоя. «У нас двоих одно воспоминанье…»
М. К. Н. У нас двоих одно воспоминанье. И никому вовеки не отнять Того, что в каждом теплилось свиданье, Что через годы будет жить опять. Где дней своих печально ты ни трать, Пусть хоть на миг, но смягчено страданье, Как мне дарит былого благодать Опору – посох в тягостном изгнанье. Скитальцы, мы невольно разбрелись. Но если голос милого былого Тебя коснется, – сердцем отзовись. Минуты нашей благостное слово На светлой и на сумрачной чреде, Где ни вспомянется, тепло везде. РАСПЯТОМУ ХРИСТУ No me mueve, mi Dios, para quererte El cielo que me tienes prometido… A Cristo crucificado Тебя любить влечет всё вдохновенней, О Бог мой, не небес обетованье; Не ада столь ужасное зиянье Мне запрещает грех богохулений. Влечешь меня Ты, Бог, в огне видений – Ты, ко кресту прибитый, в осмеянье; Израненного тела истязанье; И Твой позор, и смерть среди мучений. Любовью так влечешь неизмеримой, Что и без неба всё б Тебя любил я, Всё трепетом, без ада, одержимый. Не воздавай любви неоценимой: Когда б я и не ждал всего, чем жил я, Всё так же б я любил Тебя, Любимый. «Люблю я, русский, русского Христа…» Люблю я, русский, русского Христа, Русь исходившего, благословляя, — И всем дыханием родного края Жила моя любовь, — как Он, проста. Теперь душе понятна красота Не тихая, не близкая, иная — Пред той земной не более ль земная? — Как окравленные три креста. Чьим преданный нечистым поцелуем, Русь, твой Христос терзаем и бичуем В обличии презренного раба? Вернись к Нему скорей тропою тесной, Освободи Его от ноши крестной! Люблю и верю: вот твоя судьба. РОЖДЕСТВЕНСКОЮ НОЧЬЮ Поликсене Рождественскою ночью, Прощения моля, Узрела бы воочью Притихшая земля — Мечту, что ясным взорам Светла твоим, дитя: Всплывая легким хором, Свиваясь и летя, Вот — ангелы крылами Сияют в высоте, Бесплотными хвалами Ликуют о Христе И славу в вышних Богу — О, слышишь ты! — поют, На снежную дорогу С одежд сиянье льют — И в свете снежной ночи, В сей осиянной мгле Сомкнуть бы сладко очи Притихнувшей земле. II. ВОЕСЛАВУ МОЛЕ Твои созвучья нежны и сладостны, Томленье духа в них просветляется – И льются ясными струнами На душу песни души согласной. Само страданье силою дышит в них, Смятенье стынет – образ изваянный, Мгновенно обретает стройность Мысль, облеченная словом строгим. Порою сам ты словно заслушался; О нет, разнежен долго не будешь ты: Душа звучит, – но чистой сталью; Блещет она, – но булатом твердым. Неси ж с улыбкой песню-печаль свою К отчизне милой, матери пой ее. Иди к единой цели. Руку Дай мне пожать, о поэт, от сердца. Из СТИХОТВОРЕНИЙ ВОЕСЛАВА МОЛЕ (С словинского ) 1. «Чаши налей до краев…» Чаши налей до краев и печаль прогони ты струнами. Тени минувшего пусть сердца тебе не гнетут. Тени немых кипарисов на кладбище тихом, пустынном Розами снов оплети, вязью полдневных садов. Милая, светлая, взгляды твои – то синее небо, Море, что смехом своим скрыло все бури глубин, Скрыло грядущее, вешнюю грусть фиалок душистых, Что на могилах цветут в ясные, тихие дни. Чаши налей до краев, зачаруй одиночество песней, Грусти забвение даст хмель поцелуев твоих, Слышишь, деревьями ночь шелестит и плачет, как сердце. Чокнемся, Лалагэ, пей! Розы рассыпь мне на гроб. 2. Комическая маска Путник, безмолвно взгляни на меня и склонись головою: Скрыто во мне содержанье столетий минувших, грядущих, Знанья конечный остаток, итог человеческой мысли. Я умерла. Смех мой – камень; и сердце – лишь камень холодный. Их не согреет ничто: все сны мои отданы смерти. Смех лишь остался один – и бессмертен в лице искаженном. Вечно смеюсь я в древесной тени над источником чистым, Розы вокруг расцветают, цветут, и цветут, и вянут, – Вижу я звезды и солнце и слышу напев соловьиный, Вижу людей – без числа поколения мимо проходят – Всё только той же дорогой и в те же, и в те же низины; Всё простираются голые руки к звездам горящим, Всё из уст раздаются всё те же высокие речи, Та же сладкая ложь и пьянящие те же обманы, Та же комедия бедных шутов на важных котурнах, Тот же финал: стал нищим король, как занавес спущен… Карлики в ролях божественных, род вы смешной, о люди; Тысяче ваших богов золотые строите храмы, Ходите мимо усмешки моей, не видя, — а всё же Я, и безвестна, – бессмертная, вечная ваша богиня. |
