«Прости меня! Так часто о себе…» Прости меня! Так часто о себе, Непрошеный, с тобою говорю я – И весь раскрыт, то плача и горюя, То просветлев доверием к судьбе. Но как молчать, когда помнится снова: Чуть дрогнула живая тишина? Не песня ли душе возвращена, Устам немым – обетованье слова? Хоть только блик мелькнул из темноты Не знаю, что: отрада или мука – Предчувствие очнувшегося звука — И вот уже – передо мною ты, И стройным то, что, смутное, томило, К твоим коленам принести мне мило. «Если спрошу: от этого дня…»
Если спрошу: от этого дня Что отстоялось? Внове ли мучит, тешит меня Малая малость? Или опять – и грезы мои, И неизменней Тайные язвы – старой змеи Злых угрызений. Новая боль – твоя и моя – Груз налагая, Радостна, крепость в мышцы лия Ноша благая. Глянь из окна: как всё замело, – Камни и крыши! Воздух прозрачен, тихо, бело; Словно светлей, что было светло Краше и выше. «Ветер снова за окном…» Ветер снова за окном Плачет как ребенок, В нем, сердечном, в нем, родном, Бесприютнике ночном. Голос мой ли звонок? Всё о том же, об одном. Неизбывном, вековом Залился спросонок? Плачу я но всей земле – В поле, в доле, в лесе – В нищей жуткой черной мгле, В каждой хате на селе, В городе и веси – О родном ребячьем зле, Вековечной кабале, Неуемном бесе. Вон – кружит, вот-вот – к окну! Как его миную? Не усну я, не усну, Плачу – за тебя одну, Плача, именую Как родную сторону В вековом ночном плену Сторону родную. Ты не спишь и ты одна, Милая, родная: Не до сна ведь, не до сна, Слушай, слушай у окна Вести ветра, – зная: Ты ли, я ли, в нас – она, Вся родная сторона, Сторона родная. «Я никогда не видел…» Я никогда не видел Индии тайн жемчужных, Песни безмолвной не слышал Губ твоих побледневших. Я никогда не вижу Тихого ридинг-рума – Круглой комнаты чтений, Где о тебе я гадал бы. Я никогда не увижу Глаз твоих потускнелых, Черт твоих искаженных, Явной тайной дрожащих. «Я год закончил мирною картиной…» Я год закончил мирною картиной, Улегшейся в оправу легких строф. Но в заключенье тканью паутинной На ней налег седой тоски покров. Когда-то друг мне молвил пожеланье – В идиллию включить наш грозный век; Не правда ли, в таком повествованье Поэт бы злу исход благой предрек? В него поверьте, с нашей тяжкой былью Соединив желанную красу. Пусть год грядущий мглу нам явит пылью, – Идиллию тогда вам принесу. «Бьется птица в клетке…» Бьется птица в клетке Или в злом силке; Петь бы ей на ветке Да в родном леске! Пожалей певичку, С миром отпусти, – Примут невеличку Вольные пути. Или возвратится, Только позови, Ласковая птица, Пленница любви? Милы ей тенетца, Сладко забытье, – Только и поется, Где жилье твое. Не в душистом поле, Не в листве живой, Волен лишь в неволе Голос гулевой. Петь о вешнем цвете, О живой тоске – То ли в целом свете? То ль в твоей руке? «Скоро ночь задышит цветами…» Скоро ночь задышит цветами Прямо в небо, к цветам нетленным Не над мукой нашей и нами, – Ах, не нам, и больным, и пленным. Но далеко – нет, не далеко, Только там, где простор и воля; Где стеной не замкнуто око, Пьет и луга разлив, и поля; Где шептанья злака и былья, Словно песню, впивает ухо; Где невольно ширятся крылья И глубоко дыханье духа. Там по-детски возгласы птичьи Пропоют с позабытой силой В простоте и в вечном величье О любви, нам навеки милой. |
