ДОМИК In diesem Hause wohnte mein Schatz. Heine [7] В этом доме ты, мой друг, жила. Как его я полюбил за это! Я и в светлый день его любил – С васильками на раскрытых окнах, С этим милым и простым уютом, С белизной накрытого стола; Я любил его и в тихий вечер: Так, с прогулки поздней возвращаясь, Мне бывало радостно увидеть Мирной лампы свет за занавеской И на белом поле тень твою. Только быстрой, радостной толпою Убежали дни – и без тебя Я любил твой милый домик – странный, Без цветов, без занавесей светлых, Со слепыми стеклами окошек И с безмолвной грустью о тебе. Но – как скоро насмеялись люди Над моею светлою печалью! Я услышал в доме голоса, Я увидел в окнах чьи-то лица Занавески с пестрыми цветами – И уж ночью в темных пятнах окон Я не мог следить своей мечты И, шепча, твой образ в них лелеять… И теперь я не иду туда – К дому тихому – к мечте – к тебе… Только редко издали взгляну – И, вздыхая, никну головою. В СЕЛЕ В селе Балакове на волжском берегу Под звездным куполом июньской теплой ночи В немолчном говоре и пароходном шуме – В селе Балакове на пристани слепец, В одной руке держа разогнутую книгу И от строки к строке водя по ней перстом, Звенящим голосом, подняв лицо, читает Толпе святой рассказ про дочерь Наира; А возле – поводырь, мальчишка, с фонарем Сбирает медяки, бросаемые на пол Дощатой пристани. При шуме пароходном Торопится народ и свой товар грузить, И сесть на пароход, и просто потолкаться – И громко «публику» слепец благодарит. А звезды и вода горят спокойным светом И тихо слушают одни – святой рассказ. ТИФЛИС Люблю брести один по улице Тифлиса, Где строгий обелиск немого кипариса Темнеет, недвижим на белизне стены, И в знойную лазурь стремит столетий сны. Но более люблю пробраться понемногу Из городских теснин – на вольную дорогу, Где встречу буйволов, волочащих арбу, Верблюдов порожнем – нестройную гурьбу – И смуглых путников с живой гортанной речью; А может, ни одну мне душу человечью Судьба счастливая навстречу не пошлет – И ветер гулевой беспечный свой полет Помчит навстречу мне меж серыми скалами И — нежно-теплыми и полными волнами, Всей роскошью садов – дыханьем миндаля Повеет на душу весенняя земля. ЗУРНА
На тесном дворике, где с трех сторон балконы, А между них миндаль – раскидистый, зеленый – Над камнем крепкий ствол возносит в вышину, К весенним небесам, – услышал я зурну Сегодня, в светлый день и праздник Воскресенья; И бойкий барабан в пылу самозабвенья Ей вторил ревностно, певице удалой. Послушать вышел я – увидел пред собой И барабанщика в лохмотии картинном, И рядом – зурнача; в ребячески-невинном Лице, в коричневых раздувшихся щеках Старанье полное и важность – просто страх; И тут же, просияв широкою улыбкой, Один пустился в пляс – не тихий и не шибкий, Руками поводя – степенно, не спеша – Бог весть откудова явившийся муша . О подвернувшемся мальчишке черномазом, Что вслед за ним юлит, не мыслит он. Кавказом, Еще хранящим дар прямого бытия, На празднике весны так был привечен я. В СУМЕРКАХ Раз в сумерках меня ты не узнала И подошла – и быстро обняла – И крепко в лоб меня поцеловала – И пламенем и дрожью обдала – И вскрикнула, и скрылась. Да, но тайна Уж мне была невольно отдана – Так несомненна, так необычайна! Чужда навек – и уж навек родна. Как я томлюсь! Мгновенная отрада В мой сумрак не вернется никогда. Но за себя ль душа безмерно рада? Во лбу моем горит твоя звезда. ДУШИСТЫЙ ГОРОШЕК Ты свежа, как душистый горошек, Что, цепляясь, растет у окошек Вдоль по узенькой грядке в саду. Да, я вижу, что эту гряду Полюбил ты порой предзакатной. Мне милее рассвет благодатный. О, и всё же, и всё же, дитя, Мне горошком душистым цветя, Ты смеешься вечернею зорькой. А зачем же и слабой, и горькой Мне усмешкой ответствуешь ты? Разве любят печально – цветы? ПРОГУЛКА Помню летнюю прогулку в те далекие года. Мы – влюбленные мальчишки, ты – резва и молода. Беспричинное веселье, трели смеха, искры взгляда, Живость быстрая походки, легкость светлого наряда. Было радостно и мило не одной тебе – и нам, Что равно повелеваешь ты, богиня, трем сердцам. Помню, ты, шаля, фуражку вдруг взяла у кавалера; Начала переполняться моего веселья мера; Помню, как околыш синий и блестящий козырек Шли сверкающей улыбке и румянцу нежных щек; Как завидовал я тайно; и – в веселье и в печали Как в груди с беспечным смехом слезы жгучие дрожали. Но улыбка – примиряла, побеждала навсегда В ту июньскую прогулку, в те далекие года. вернуться В этом доме жило мое сокровище. Гейне (нем.). |
