«Куда же светлый лик сокрыла…» Куда же светлый лик сокрыла, Очаровательница, ты? Душа забвенная уныла В тиши холодной пустоты. Она недвижна, застывая… Но ты, богиня молодая, Ты ей вернешь и пыл, и свет: Явись, как истина, – нагая, Мечта, – толпой пренебрегая И колким инеем клевет! «Могу ль внимать напев волшебный…»
Могу ль внимать напев волшебный Развороженною душой? Падет ли он струей целебной, Лиющей трепет и покой? Иль, как полуночное море Под многозвучный шум людской, Замрет в знакомом мне укоре Холодной северной тоской? «Я дремал на утомленный, я лежал на постели…» Я дремал на утомленный, я лежал на постели В тихой горнице темной, заполночной порой; В полосе полусвета только руки блестели, Только руки белели под лунной игрой. И сложил их спокойно, и лежал я недвижно, И дышал я без мысли, и смотрел пред собой. Вдруг мелькнуло: свершится, что теперь непостижно; Белы мертвые руки – с последней судьбой. «Не раз, раскрыв широко вежды…» Не раз, раскрыв широко вежды, Один глядишь ты в темноту; Но зреть ли жизнь иную, – ту, – Очам земным, очам невежды? И всё же часто ты дрожишь, Предтишьем неким околдован; И мир ночной преобразован, И чуется иная тишь. «Ты властен ни о чем не думать…» Ты властен ни о чем не думать; Но благодатна ли свобода В уничтожающих объятьях Одной безбрежной пустоты? Ты очи перед ней зажмуришь; Но всею полнотой душевной Ее как тяжкий гнет пустыни Ты, изнывая, ощутишь. А пращур твой дышал когда-то Благоуханьями живыми: Цвело безмыслие златое Исчезнувших златых времен. «Когда впервые чуешь ты движенье…» Когда впервые чуешь ты движенье И веянье нездешних крыл, – Ты только в судорожном напряженье, Недвижен, взор и слух раскрыл. И времена сменятся временами, Вернув видений хоровод Не раз, – пока, тебя лаская сами, Они прольют елей щедрот. И тут, в зачарованье милой муки, Следить ты будешь их рои. Но тщетна жажда в образ, в цвет, в строй, в звуки Облечь сны вещие твои. Быть может, в неугаданный, нежданный Миг тишины и забытья, Проста, в неведенье, красою богоданной, Тебе предстанет песнь твоя. «За ночью умопомраченья…» За ночью умопомраченья, И униженья, и тоски, – Так просветленны, так легки Души высокие мгновенья Творящего самозабвенья. За что ж они? И для чего? Бесцельно звуки звукам рады, И незаслуженной награды Отрадно духу торжество. «Когда останется лишь злоба и усталость…» Когда останется лишь злоба и усталость В душе твоей И ты почувствуешь свою земную малость Всего больней, – Пленен бессилием, пытайся же склониться К безмолвным снам: В самозабвении на миг тебе приснится Благое там – И успокоенный, проснешься ты – покорный Иной судьбе; И ноша прежняя уж не ярем позорный, А дар тебе. СНОВИДЕНЬЕ 1. «Какой я видел странный сон!..» Какой я видел странный сон! Я – пробужденный – немощен и сир. А с ним я был перенесен В такой прекрасный и далекий мир, Что закружилась голова, И стало как-то сладко страшно мне, Когда в обычные слова Влагаю робко то, что там, во сне. Нет, мне не вспомнить наяву Той невозможно явной красоты. Я ничего не назову; Но ты постигнешь этот сон – лишь ты. 2. «Я, может быть, и позабыл его…» Я, может быть, и позабыл его – Тот странный сон, тот непонятный бред; Я, кажется, не помню ничего, А может быть – ведь ничего и нет. Но даже всё, что было, позабыв, Я не могу глядеть на мир земной, Как я глядел. Один звучит призыв, И то, что здесь, – не властно надо мной. 3. «Воспоминанье иногда…» Воспоминанье иногда Меня нежданно посетит, Как та далекая звезда, Которой свет во мне разлит. И одинокий – я пою, Как о неведомой звезде, И узнают звезду мою, И вместе с ней грустят везде. Но взор таинственной звезды Не согревает никого. Никем не найдены следы Воспоминанья моего. |
