Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A
* * *
Где башня Кордовы гордой,
по пояс в реке и в небе,
купает в Гвадалквивире
короны гранитной гребень,
там правит в стремнине синей
челном Алкион влюбленный,
пуская в пучину невод
и ввысь испуская стоны.
А нимфа с надменным взглядом
терзаньям страдальца рада.
И в жадном пожаре страсти
сгорают жалкие стоны,
а тонкие сети с плеском
в бездонном затоне тонут.
Как весла взрезают воду,
так душу стенанья режут,
и частые вздохи чаще
тончайших рыбачьих мрежей.
А нимфа с надменным взглядом
терзаньям страдальца рада.
Так близко глядят с утеса
глаза ее злым укором,
но так далека свобода,
плененная этим взором.
Весло Алкиона рубит
волны голубые грани,
и сам он лучистой мукой
лазурных очей изранен.
А нимфа с надменным взглядом
терзаньям страдальца рада.
И он, из сил выбиваясь,
торопится к ней, как будто
взметнулись над сердцем крылья
и парус над лодкой утлой.
А нимфа ничуть не дальше,
а нимфа ничуть не ближе…
В пяти шагах недоступна,
она его песню слышит:
«Разверзнись, прими, пучина,
меня и мою кручину.
Взвиваясь на крыльях ветра,
взгляните, стенанья, сверху,
как вами пронзает смертный
небес голубую сферу.
Ступайте, милые сети,
на дно голубого плеса,
где вас в тишине отыщут
страдальца скупые слезы.
Разверзнись, прими, пучина,
меня и мою кручину.
И тем отомсти жестокой,
к которой взывал я тщетно,
хотя и служил всем сердцем
ей верно и беззаветно.
У вас узелков так много,
мои любимые сети,
и все же отныне больше
причин у меня для смерти.
Разверзнись, прими, пучина,
меня и мою кручину».
ПАСХА ДЕВУШКАМ МИЛА, ДА ПРОШЛА!
Хохотуньи, попрыгуньи
из квартала моего,
бойтесь Времени — юницам
только горе от него.
Как бы вас не усыпила
пышной молодости лесть!
Из цветов увядших Время
норовит гирлянды плесть.
Пасха девушкам мила,
да прошла!
Годы легкие несутся,
простирают к нам крыла, —
словно гарпии, уносят
наши яства со стола.
Не на это ли пеняет
ароматный чудоцвет,
растерявший на закате
то, что дал ему рассвет?
Пасха девушкам мила,
да прошла!
Вам заутреней казался
вешней жизни перезвон,
а уже вечерним звоном
душу вам печалит он,—
обесцветил ваши щечки,
отнял блеск и легкий шаг,
срок пришел, и ветхость ваша
вас лишает юных благ.
Пасха девушкам мила,
да прошла!
Та, чьи очи голубели,
а коса златой была,
нынче злится, желтолица,
не глядится в зеркала,
потому что лоб атласный
и младая кожа щек,
как епископская ряса —
в складках вдоль и поперек.
Пасха девушкам мила,
да прошла!
А другая, у которой
лишь один остался зуб
(да и этому могилой
стал намедни жидкий суп),
так воскликнула, рыдая:
«Мой единственный зубок!
Ты ли белизной жемчужной
женихов ко мне не влек!»
Пасха девушкам мила,
да прошла!
И поэтому, глупышки,
прежде, чем придет пора
разменять златые косы
на кудель из серебра,—
любят вас — и вы любите,
навострите зоркий глаз:
иль не видите, что рядом
кое-кто проворней вас?
Пасха девушкам мила,
да прошла!
ИСПАНЕЦ ИЗ ОРАНА
Из коней из мавританских,
Что, утративши владельцев,
Средь кровавых лун искали
Незатоптаниую зелень,
Выбрал дворянин испанский
Скакуна, — своих собратьев
Заглушал он громким ржаньем,
Затмевал могучей статью.
И того коня испанец
Нагрузил двойною ношей:
Сел с ним вместе им плененный
Мавр, начальник конной сотни.
Всадники четыре шпоры
Скакуну в бока вонзили,
И ретивый конь понесся
Птицею четверокрылой.
Мавру скрыть не удавалось,
Что тоской он злой измучен:
Ноет грудь от жарких вздохов,
Слепнет взор от слез горючих.
И, оглядываясь часто,
В изумленье был испанец:
Тот, кто столь бесстрашно бился,
Ныне жалостно так плачет.
И тогда спросил у мавра
Он с участием учтивым:
Может быть, для этой скорби
Есть особые причины?
Тронутый его участьем,
Не отнекивался пленник,
И такими он словами
Вопрошавшему ответил:
«Доблестный военачальник!
Столь же добр ты, сколь отважен;
И мечом и добротою —
Покорил меня ты дважды.
Я рожден, — в тот год, в котором
Берберийцы вас разбили,—
От воинственного турка
И от знатной берберийки.
Вождь флотилии корсарской,
Мой отец погиб в сраженье;
С матерью, с ее родными
Рос я и мужал в Тлемсене.
И жила в соседстве с нами —
Мне, видать, для муки смертной
Девушка, чьи предки были
Знатные мелионезцы.
Отличалась и красою,
И жестокостью своею
Дочь песчаной той долины,
Где всегда плодятся змеи.
Так была она прекрасна,
Так уста ее алели,
Что цветущий луг весною
Был гвоздиками беднее.
Стоило в лицо ей глянуть —
Мнилось мне, что вижу солнце,
Волосы же обрамляли,
Как лучи, лик светоносный.
Так росли мы с нею вместе,
И Амур нас в детстве раннем
Уязвил стрелой, — однако
Нас по-разному он ранил.
Золотой стрелой во мне он
Верность породил и нежность,
В ней, свинцового стрелою, —
Гордость и пренебреженье.
Все призвал я красноречье,
Весь свой разум к соучастью,
Чтоб разжалобить жестокость,
С красотой прийти к согласью.
Но едва лишь я заметил,
Что смягчился нрав змеиный,
Как, тобою полоненный,
Должен кинуть край родимый.
Горьких слез моих причину
Знаешь ты теперь, испанец;
Можно ли не плакать, ставши
Жертвой стольких испытаний?»
Был испанец тронут этой
Злой печалью, мукой смертной,
Шаг он скакуна умерил,—
Так бы мавра скорбь умерить.
79
{"b":"148695","o":1}