ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ Зачем вы, злые мысли, Вдруг нависли? Слезами не избыть беду! Печаль помочь не может — Боль умножит. Нам с нею горше, чем в аду. Воспрянь, душа! Учись во мгле кромешной И безутешной, Когда шальной ревет норд-ост И мир накрыт, как покрывалом, Черным шквалом, Собою заменять свет звезд! ЗЕМНАЯ ЖИЗНЬ Что значит жизнь с ее фальшивым блеском? Что значит мир и вся его краса? Коротким представляется отрезком Мне бытия земного полоса. Жизнь — это вспышка молнии во мраке, Жизнь — это луг, поросший лебедой, Жизнь — скопище больных в чумном бараке, Тюрьма, куда мы заперты бедой. Все это лживой роскошью прикрыто, Величьем разукрашено пустым. На скорбных трупах созревает жито, Вот почва, на которой мы стоим. Но ты, душа, не уподобься плоти! На жребий свой напрасно не ропщи. Не в блестках, не в фальшивой позолоте, А в истине спасение ищи! Беги, беги от мишуры обманной, Расстанься с непотребной суетой, И ты достигнешь пристани желанной, Где неразрывны вечность с красотой! РАЗМЫШЛЕНИЯ В ДЕНЬ МОЕГО ПЯТИДЕСЯТИЛЕТИЯ Сколь потускнел мой взор, светившийся так ясно! Я сам не тот, кто был. Тоска сжимает грудь. И что-то шепчет мне чуть ли не ежечасно: Оставь земную жизнь и собирайся в путь! Так эти — пятьдесят — безрадостная дата — Куда бессильнее, чем двадцать пять когда-то. Господь, ты зрел меня и в материнском лоне, Где в полной темноте я трудно вызревал. Ты для меня зажег звезду на небосклоне, Ты сотворил меня и мир мне даровал. Среди житейских бурь, средь ночи безысходной Ты кормчим был моим, звездою путеводной. Встречались тернии — ты превращал их в розы, А глыбы тяжкие — в сверкающий хрусталь, Бесплодный шлак — в руду, в покой блаженный — грозы И в радость буйную — унылую печаль. Я — нуль, приписанный тобой к высоким числам, Питающийся их недостижимым смыслом. Чем мне тебе воздать? Я чересчур ничтожен. А чем владею я — не более чем хлам. И все же выход есть, и он отнюдь не сложен: Пусть дух мой воспарит к стареющим орлам. И, ставши стариком серебряноволосым, Я боле не примкну к юнцам звонкоголосым. Дай приобщиться мне к божественным усладам, Бедою не вспугни мой старческий покой, И не спеши объять меня могильным хладом, И силы мне прибавь всевластною рукой, Чтоб над моей душой, где зло с добром смешалось, Не плакал бы рассвет и ночь не потешалась. О, дай мне в сладостями сдобренной полыни Узреть врагов моих расчетливую лесть. Пусть гибнут в ими же сплетенной паутине! Пусть на обманщиков Обман обрушит месть! Дай выстоять в борьбе, в благом и правом деле, Чтоб ненависть и мрак меня не одолели. Омолоди, взбодри слабеющую душу, А дух мой преврати лишь в твоего слугу, И в испытании не сникну я, не струшу, И себялюбие свое превозмогу. И, с завистью порвав, сам восприму я вскоре Несчастье ближнего как собственное горе. Сверши, чтобы мой дух к святыням приобщился, Чтоб сердце чистое светилось изнутри. Я приукрашивать себя так часто тщился! Ты пятна подлые скорей с меня сотри! Как ослеплен наш взор пустым, обманным светом! И как мы немощны!.. Ты ведаешь об этом. И, наконец, введи меня в свои владенья! Ночь жизни коротка, бессмертья вечен свет. Что громкие слова? Что пышность погребенья? Тщеславье жалкое средь суеты сует. Лишь надпись на плите не будет позабыта: «Ядро исчезло прочь. Здесь скорлупа зарыта». СТРОКИ ОТЧАЯНИЯ Бессильный, я закрыл глаза, Рукой холодной лба коснулся: В меня ударила гроза, Мой бедный разум пошатнулся. И я то бодрствую, то сплю, То смерть о помощи молю, То, преисполнившись отваги, Вновь жажду радости земной… И вдруг гляжу: передо мной Лежат перо и лист бумаги. Проснись, рассудок мой, проснись! О, все равно не будет чуда!.. Над жалким миром вознесись: Давно пора нам прочь отсюда! Плюю на золото, на власть, Плюю на горечь и на сласть, На то, что друг мне яму роет, На то, что враг со мной хорош. Отныне ни любовь, ни ложь Дорогу мне не перекроют. Признаюсь: мне смешна до слез Та жизнь, что я доселе прожил. Какой глупейший вздор я нес! Чем, не стыдясь, людей тревожил! Не мудрено, что, осознав, Сколь был я темен, глуп, лукав, Я цепенею, как от боли. И мне себя не жаль ничуть… Но, впрочем, в жалости ли суть?! Спешим! И ни мгновенья доле! Я тороплюсь в тот светлый склеп, Где нет ни для кого различий, Где человек, от смерти слеп, Становится ее добычей. Драконий дым, змеиный яд Мой труп разложат, разъедят, Глумясь над телом беззащитным. А может статься, на беду, Я вдруг за лакомство сойду Драконьим детям ненасытным. Однако мыслимо вполпе, Что ни драконы и ни змеи И не приблизятся ко мне, Над слабым тешиться не смея. Тогда — боязни вопреки — Уйду в горючие пески, Где львы голодные блуждают, Затем, чтоб, пищей став для них, Я наконец навек затих: Мученья смертью побеждают! Но если ни клыки, ни яд, Ни все, чего ни перечтете, Как прежде, не разъединят Союз души и бренной плоти, Я сам, чтоб выклянчить покой, Своей слабеющей рукой Казню себя, проткнув кинжалом Вот эту грудь, в чьей глубине, Поддерживая жизнь во мне, Струилась кровь потоком вялым. Когда б вы знали, как я жил, То волоса бы встали дыбом! Кого лелеял, с кем дружил, Каким подвергнут был ушибам! Теперь я сам живой мертвец, Ходячий призрак, не жилец, Труп без укрытья гробового. Я отвратителен во всем. В существовании моем Нет больше смысла никакого. И хоть я вскорости умру, Меня настолько гложет совесть, Что даже этому перу Велю на сем закончить повесть. Обретши в радостях беду, Отраду в гибели найду, Прощаясь с вами, вас прощаю… Спокойной ночи вам, родным И милым… А врагам своим Жизнь, что я прожил, завещаю! |
