Пока дышу, сиречь пред издыханьем,

Любовь, позволь, я данным завещаньем

Тебе в наследство слепоту отдам

И Аргусу — глаза, к его глазам;

Язык дам Славе, уши — интриганам,

А слезы — горьким океанам.

Любовь, ты учишь службу несть

Красе, которой слуг не перечесть,

И одарять лишь тех, кому богатства не известь.

Кометам завёщаю постоянство,

Придворным — верность, праведникам — чванство;

Иезуиту — лень и простоту,

Недвижность и задумчивость — шуту;

Объездившим полмира — молчаливость,

И Капуцину — бережливость.

Любовь, меня ты гонишь вспять

К любимой, что меня не жаждет знать,

И учишь одарять лишь тех, кто дар не в силах взять.

Дарю учтивость университетским

Студентам, добродетельность — немецким

Сектантам и отступникам; засим

Пусть набожность мою воспримет Рим;

Голодной солдатне дарю смиренье

И пьяным игрокам — терпенье.

Любовь, ты учишь круглый год

Любить красу, для коей я — урод,

И одарять лишь тех, кто дар насмешкою почтет.

Друзьям я имя доброе оставлю,

Врагов трудолюбивостью ославлю;

Философам сомненья откажу,

Болезни — лекарям и кутежу;

Природе — все мои стихотворенья,

Застолью — острые реченья.

Любовь, ты мнишь меня подбить

Любимую вторично полюбить

И учишь так дарить, чтоб дар сторицей возвратить.

По ком звонит сей колокол, горюя,—

Курс анатомии тому дарю я;

Нравоученья отошлю в Бедлам,

Медали дам голодным беднякам;

Чужбине кто судьбу свою поручит —

Английский мой язык получит.

Любовь, ты учишь страсти к ней,

Дарящей только дружбою своей,—

Так что ж, и я дарю дары, которых нет глупей.

Довольно! Смерть моя весь мир карает,

Зане со мной влюбленность умирает;

Красам ее цена отныне — прах,

Как злату в позабытых рудниках;

И чарам втуне суждено храниться,

Как солнечным часам в гробнице.

Любовь, ты приводила к той,

Что, презирая, нас гнала долой,

И учишь сразу погубить — ее и нас с тобой.

Остерегись любить меня теперь:

Опасен этот поворот, поверь;

Участье позднее не возместит

Растраченные мною кровь и пыл,

Мне эта радость будет выше сил,

Она не возрожденье — смерть сулит;

Итак, чтобы любовью не сгубить,

Любя, остерегись меня любить.

Остерегись и ненависти злой,

Победу торжествуя надо мной:

Мне ненависти этой не снести;

Свое завоевание храня,

Ты не должна уничтожать меня,

Чтобы себе ущерб не нанести;

Итак, коль ненавидим я тобой,

Остерегись и ненависти злой.

Но вместе — и люби, и ненавидь,

Так можно крайность крайностью смягчить;

Люби — чтоб мне счастливым умереть,

И милосердно ненавидь любя,

Чтоб счастья гнет я дольше мог терпеть;

Подмостками я стану для тебя;

Чтоб мог я жить и мог тебе служить,

Любовь моя, люби и ненавидь.

Она мертва; а так как, умирая,

Все возвращается к первооснове,

А мы основой друг для друга были

И друг из друга состояли,—

То атомы ее души и крови

Теперь в меня вошли, как часть родная,

Моей душою стали, кровью стали,

И грозной тяжестью отяжелили.

И все, что мною изначально было,

И что любовь едва не истощила:

Тоску и слезы, пыл и горечь страсти —

Все эти составные части

Она своею смертью возместила.

Хватило б их на много горьких дней;

Но с новой пищей стал огонь сильней!

И вот, как тот правитель,

Богатых стран соседних покоритель,

Который, увеличив свой доход,

И больше тратит, и быстрей падет,

Так — пусть кощунственно мое сравненье —

Так эта смерть, умножив мой запас,

Повысила безмерно потребленье;

И потому, мощней освободясь,

Моя душа опередит в полете

Ее; так ядра, выстреленные подряд,

Друг друга догоняют на излете,

Когда сильней пороховой заряд.

Ты можешь силу, власть и все добро призвать

в свидетели любви и наложить печать,

ты можешь изменить, но это лишь сильней

укоренит любовь и страх мой перед ней.

Суть женская всегда уловками полна,

пока ты не познал ее, она сильна.

Коль птицу я поймал и вновь пустил летать,

найдутся на нее охотники опять.

Ведь женщины — для всех, не только для тебя,

ты видишь, все вокруг меняется любя,

и лисы превращаются в козлов,

когда того хотят, их нрав таков.

А женщина еще капризней и страстней,

и не для верности дано терпенье ей.

Оковы не себе, а нам кует она,

с галерой связан раб, галера же вольна.

Ты поле засевал, но кончилось зерно,

пусть сеет и другой, лишь бы взошло оно.

Пускай Дунай течет затем, чтоб в море впасть,

а морю Волгу, Рейн, все реки принимать.

Свободны по самой природе мы своей,

кому ж мне верным быть, природе или ей?

Уж лучше мне ее измены наблюдать,

чем также часто ей изменой отвечать.

Быть может, я ее сумею убедить,

что не годится всех и каждого любить.

В одном лишь месте жить — как будто жить в плену,

по как бродяга жить — всегда менять страну.

Завладевает гниль стоячею водой,

но и в широком море есть застой.

Целует берег легкая волна,

и к новым берегам бежит она,

тогда вода прозрачна и чиста…

В изменчивости — жизнь, свобода, красота.