Тем, кто пел ей дифирамбы, казалось очевидным, что такие деяния возможны только потому, что принцесса любима Фортуной и послана Богом для выполнения спасительной миссии на службе королевству и королевской власти. Этим и объясняется название книги Старшая дочь фортуны, автор которой настаивает на на том, что принцесса благословлена и одарена благосклонностью Небес, и именно "Бог определил" её владычество, "которым теперь все восхищаются"[368]. Это мнение разделял и Жак де Брезе, считавший, что бессмысленно противостоять женщине, избранной Небесами.

Более того, принцессу превозносили как воплощение политической надежды для королевства, которое она же и спасла:

Её особенно плодотворная политическая деятельность вселяла надежду в целую нацию, ведь в руках этой женщины были бразды правления государством, в котором она должна была установить мир. Анна уподоблялась Деве Марии, вратам к Небесам и спасению души, её земному отражению, спасшей свой народ и сохранившей его честь — добродетель столь основополагающую, что без неё жизнь бессмысленна. "Регентство" явилось символом надежды, в ожидании, что молодой государь станет достаточно взрослым, чтобы править самостоятельно. Упомянутый "сад надежды" является метафорой королевства, хранимого и ведомого нежной но твёрдой рукой Анны. Несомненно, это также отсылка к девизу Бурбонов Надежда. Подобно Деве Марии, покровительнице и защитнице тех, кто обращается к ней в молитвах, Анна является покровительницей и защитницей королевства и королевской власти, которым она вернула их утраченную было силу:

Здесь Анна представлена как оплот королевской власти, опора "правды, чести и разума". Политические заявления постоянно подчеркивали её решимость рассматривать все свои деяния и решения исключительно с точки зрения служения королю. Слова поэта наглядно иллюстрируют связь между её словами и делами. Высказанные намерения нашли воплощение в политике, буквально спасшей Карла VIII и его королевство. Правление принцессы полностью легитимированное её деяниями достигло своей конечной цели — консолидации и укрепления королевской власти перед лицом многочисленных врагов. Таким образом, Анна, верная королевскому роду и девизу Бурбонов Надежда стала олицетворением надежд целого королевства.

Если в конце XV века короля стали уподоблять солнцу, то принцесса воплотила в себе свет, пришедший с небес и заливший королевство своим сиянием. Над королевством забрезжил новый день, знак политического возрождения, единственной целью которого было общее благо. Образ светила восходящего из-за моря созвучен образу Анны в трудах Жака де Брезе, называвшим её "тем самым чистейшим карбункулом, / Что сияет и заставляет сиять Францию" и "солнцем, которое просвещает / Все что озаряют его лучи"[371]. Жан Лемер де Бельж сравнивает принцессу с "Авророй"[372]. Поистине став солнцем для королевства, она принесла с собой надежду на мир и счастье. Метафора неугасимого света, позднее, была применена и к королеве Екатерине Медичи, которую Ронсар назвал государыней, облагодетельствованной Небесами "быть нашим светом", чтобы подготовить Францию к "всеобщему господству"[373]. Этот символизм, возникший во время правления Анны, менее века спустя стал топосом для жены Генриха II. Принцесса и окружавшие её литераторы сыграли роль первопроходцев в изобретении символизма и риторики, которые должны были выразить политические деяния и саму миссию этих женщин-правительниц.

Анна также воплотила в себе добродетели справедливости и мира, являющиеся принципами любого правительства, основанного на законе и разуме. Жак де Брезе развил всю эту политическую фантазию в своём описании герцогини Бурбонской, названной им "Храмом милосердия / Воплощением сострадания", "примером любви, мира и гармонии"[374], а Лемер де Бельж описал её как "провозвестницу солнца справедливости"[375].

Таким образом, возвеличивание принцессы прославляло эффективность её политики и узаконивало женское правление. Опровергая представление о нём как о периоде ослабления государства, принцесса представляла его как надежду на светлое будущее и воплощение золотого века, основанного на мире и согласии.

Таким образом, сам институт регентства соединил в себе провиденциальное и мифологическое. Благодаря литературным трудам своих современников Анна стала частью развития теории сакральности королевской власти. Своей политикой подкрепленной письменной и печатной пропагандой, принцесса сыграла огромную роль в создании мифологии династии и королевской власти, которую она с несравненной эффективностью воплощала и осуществляла ради короля и королевства.

Помимо любви к книгам, Анна с юности, ещё до восшествия на престол её брата Карла VIII, отличалась ярко выраженным интересом к искусству. Роль покровительницы искусств отражала её власть и политические амбиции. Влечение принцессы к искусству было двояким: с одной стороны, нельзя отрицать её интерес к эстетике, с другой искусство воспринималось Анной прежде всего как инструмент достижения политических целей.

Хотя Анна проявляла интерес к искусству с юности, но только восшествие на герцогский престол дало ей возможность в полной мере проявить себя меценатом и покровителем искусств. Следуя примеру королевского двора, высшая аристократия тоже стала проявлять интерес к искусству как в религиозной, так и в светской сфере, поскольку это служило доказательством набожности, экономической и политической мощи. Около 1500 года герцогство Бурбонское находилось на пике своего политического могущества, и покровительство его владельцев искусствам достигло своего апогея. Герцогский двор в Мулене стал одним из самых блестящих и благотворных мест для расцвета искусства. После короля Франции и особенно после смерти герцога Рене Анжуйского, Бурбоны были главным аристократическим домом, активно покровительствующим искусствам[376].

По приглашению герцогской четы в Мулене работали величайшие художники и литераторы, сделавшие двор Бурбонов одним из самых роскошных в королевстве. Благодаря своему расположению в центре страны Бурбоне был тесно связан с основными центрами развития искусства в королевстве: Лионом, Туром и Буржем. Благодаря же своим связям с Италией и Фландрией, герцогство стало во Франции порталом для импорта искусства Возрождения.