Карл VIII, а через него и супруги де Божё, продемонстрировал свою силу положившую конец всем дебатам:

Король заявил, что хотел придать большее значение супругам де Божё, и укрепить их положение как в государственной, так и в частной сферах, а опека и управление были представлены как неразделимое целое. Слово было сказано: Пьер и Анна действительно обладали этой властью, столь тесно связанной с суверенитетом короля. Это королевское решение тем более было законно, что в его основе лежала причина, оправдывающая нахождение у власти принцессы, наделенной множеством добродетелей.

Венецианский посол Джироламо Зорци пишет о "женщине, обладающей большой серьезностью и умом"[138], а Клод де Сейсель описывал Анну как "одну из самых красивых и честных дам из всех известных"[139].

Анна была прежде всего умной женщиной и, по выражению того времени, одаренной изяществом. Она обладала чувством власти, основанным на её опыте прибывания при дворе с юности и на богатой политической практике, явно унаследованной от отца. Это изящество было усилено её образованием в области литературы, религии и политических "наук", о которых говорилось выше. Говорят, что отец Анны в 1482 году выразил мнение, что "считает её наименее глупой женщиной в мире, ибо мудрых женщин не существует"[140]. "Наименее глупая" — значит самая мудрая, самая благоразумная. Это мнение разделяли современники принцессы, в том числе Клод де Сейсель, который описывал её как "одну из самых мудрых и добродетельных"[141] дам королевства.

Из дневника Жана Масселина мы узнаем, что делегаты Генеральных Штатов поручили опеку над королем его сестре за её "заботу и усердие" по отношению к нему, а также за её добродетели: "[Карл VIII] должен быть хорошо воспитан и иметь вокруг себя мудрых, добродетельных людей с хорошей репутацией, как и подобает столь знатному и могущественному государю"[142]. Эта прямая ссылка на принцессу Анну является четким указанием на важность её роли в королевстве и иллюстрирует эталон добродетели и культуры, которым она являлась уже с юного возраста.

Доверие и любовь — часть риторики легитимации, использованной королем. Доверие было одной из основ королевского выбора, поскольку регентство осуществлялось на фоне временного ослабления королевской власти, которое оно должно было компенсировать. Со времен царствования Карла V доверие, тесно связанное с любовью и кровным родством, стало основой регентства, поскольку речь шла прежде всего о защите короны от любой узурпации. Было крайне важно заменить короля доверенным лицом, искренне его любящим. А кто, как не сестра, мог любить Карла VIII и пользоваться его доверием?

В Средние века любовь государя к своим подданным занимала первостепенное место в качестве политического принципа: наряду с мудростью и добродетелью, она была одной из основ королевской легитимности и одной из трех основных обязанностей короля по отношению к своим подданным. По словам Кристины Пизанской, "обязанность любви" — это то, что "лучше всего определяет королевскую функцию" и делает её легитимной[143]. Королевой как и королем, должна двигать любовь к своим подданным. Любовь philia, или дружба в аристотелевском или цицероновском смысле, структурирует и олицетворяет политическое тело, поскольку является добродетелью. Поэтому теоретики политики часто ссылаются на любовь. Не менее часто такие ссылки встречаются и в письмах Карла VIII, который упоминает женскую силу, проявляемую его сестрой. Риторика любви лежит в основе эпистолярного дискурса Карла VIII, для которого присутствие сестры рядом с ним объясняется их привязанностью друг к другу. Вот, что он написал в январе 1485 года Людовику Орлеанскому:

Эта взаимная любовь и доверие, объединяющие брата и сестру, стала основой легитимности Анны. Любовь и близости по крови — два понятия, взятые непосредственно из Этики Аристотеля. Близкое родство порождает любовь и привязанность, которые тем более неразрывны и естественны, что основаны на плотских узах, столь же нерушимых, сколь и вечных.

Анна была "ближайшей родственницей Карла VIII по крови", другими словами, по роду. Кровь для процесса легитимации была фундаментальным фактором, ведь средневековые политические теоретики единодушно утверждали, что легитимность короля основана на его рождении, а не на коронации. Таким образом, в основе власти короля и регента лежало, укоренившееся в династической традиции, понятие ценности крови. Своеобразная "теология королевской крови"[145] и повлияла в пользу Анны, которую Карл VIII назвал "близкой по роду", что стало краеугольным камнем процесса легитимации. Схожую риторику взял на вооружение Франциск I, который говорил об общей "плоти и крови" со своей матерью Луизой Савойской, наделяя её политическим статусом, на который не мог претендовать никто другой. Таким образом, только общая с принцессой кровь оправдывала королевский выбор, поскольку "согласно писаным и естественным причинам, мать", а значит, и сестра, "любит своих детей более нежно и имеет более мягкое сердце, чтобы окружить их с заботой и воспитывать с любовью, чем любой другой человек, даже близкий по происхождению"[146]. Людовик Орлеанский мог быть первым в порядке наследования, то есть самым близким по крови человеком, но не ближе, чем сестра короля. Поэтому Карл VIII использовал хорошо продуманные аргументы. В своих письмах он неоднократно подчеркивал законный характер власти супругов де Божё, неоднократно используя для их обозначения термины "брат" и "сестра", чего он никогда не делал в отношении герцога Орлеанского, своего другого зятя. Родственные чувства и любовь были столь же важны для политического выбора государя, как и закон, поскольку они вытекали из естественных причин.

Восхваление крови и рода присутствует и в Наставлениях, написанных Анной для своей дочери в начале XVI века: в этом зерцале мы находим те же термины, которые десятилетием ранее использовались в письмах Карла VIII. В своём произведении принцесса настаивала на необходимости быть прежде всего "верной своей крови и роду", который нужно "любить, продвигать и почитать превыше всего остального"[147].

В разгар пропагандистской войны супруги де Божё умело использовали слово короля, чтобы выдвинуть многочисленные аргументы, делавшие их законными носителями власти, поскольку монарх был слишком молод, чтобы осуществлять её лично. До определенных пор они очень сдержанно афишировали свою власть, но вскоре вынесли её на всеобщее обозрение, поскольку она была полностью узаконена королем. Таким образом, необходимость временно замещать короля, впервые позволила женщине встать во главе государства, используя прекрасно выстроенный арсенал риторики.