Корону никто не мог присвоить, о чём Анна всегда помнила, повторяя, как мы уже отмечали, своё желание служить королю, короне и королевству. Именно в этом фундаментальном различии заключается не сакральный характер регентства, позволявший женщинам его осуществлять, не обязательно нося титул. Хотя Салический закон не позволял женщинам наследовать корону, они могли осуществлять власть, о чём свидетельствуют многочисленные примеры Бланки Кастильской, матери Людовика IX Святого, Жанны Наваррской, жены Филиппа IV Красивого, Жанны Бургундской, жены Филиппа VI, и Изабеллы Баварской. Не имея титула регентши, все они черпали свою легитимность из статуса королевы и матери короля.

Приход принцессы Анны к власти был частью этой давней традиции женского правления и стремления к институционализации. Однако принцесса была исключением в нескольких отношениях: хотя она не являлась ни королевой Франции, ни матерью короля, её власть была намного больше, чем у предшествовавших ей королев. Проявив такт и мастерство, Анна основала форму правления получившую длительное существование. Она заложила основы законной женской власти для тех, кто, в период с начала XVI по конец XVII века, тоже стал регентом, от Луизы Савойской до Марии Терезии Австрийской. Хотя современники охотно называли Анну регентом, власть, которой она обладала, была строго неофициальной, поскольку у неё не было соответствующего титула, её назначение также было неофициальным, а её прерогативы не были конкретно определены.

Тем не менее Анна, несомненно, была самым влиятельным человеком в королевстве, осуществляя фактическое регентство над с молодым Карлом VIII. В её функции входило все, что связано с искусством "управления", которое было одновременно обширной и неопределенной реальностью: поле возможностей, открытых для неё, было столь же обширным, сколь и неопределенным. Правительство в том виде, в котором оно существовало, стало прекрасным примером новой власти, хоть и не было лишено проблем, особенно в плане легитимности. Однако это правительство не было незначительным переходным этапом, единственной целью которого было политическое утверждение Карла VIII после авторитарного правления Людовика XI. Напротив, его следует рассматривать как решающий этап в создании и практической реализации женского регентства.

Регентство, как институциональное новшество, возникло в процессе укрепления и модернизации монархического аппарата, в который оно было полностью интегрировано. Правительство принцессы Анны было в самом центре этого генезиса и предшествовало его институциональному утверждению, которое было частью общего механизма построения современного государства. Из неформального инструмента власти при Анне, женское регентство в царствование Франциска I приобрело статус института, что позволило королю присвоил своей матери Луизе Савойской официальный титул регента, когда он сам, в 1515 году, уехал воевать в Италию. Это стало кульминацией политического новшества, начатого принцессой Анной, которая была ещё жива и присутствовала при французском дворе, когда её племянница Луиза получила титул регента.

Без официального признания, власть Анны имела все признаки регентства. Оно было основано на политико-институциональной фикции и на мифе о том, что царствовать может только король, который, впрочем, никого не обманывал. Такая ситуация в сочетании с отсутствием титула подрывала легитимность принцессы. На самом деле вопрос о праве Анны на власть был сразу же поднят протестующими принцами, которые в своих эпистолярных нападках разработали политические аргументы направленные на осуждение отсутствия у неё легитимности. Эти обвинения не остались без ответа и сестра короля выдвинула контраргументы, не стесняясь заставлять участвовать в дискуссии и короля, чье слово было наделено суверенной силой, которую трудно было поставить под сомнение. В высшей степени прагматично и организованно Анна стремилась продемонстрировать свою легитимность, используя точный и хорошо продуманный арсенал аргументов.

Прежде всего, именно королевская воля стала главным основанием легитимности принцессы для управления королевством. Ни распоряжения покойного Людовика XI, ни предложения Генеральных Штатов не могли узаконить её присутствие у власти во время бушевавшей с 1485 года бури протестов, поэтому Анна обратилась к Карлу VIII с просьбой вмешаться. С помощью писем Карла VIII она осуществила процесс легитимации, в ходе которого настаивала на силе королевского решения, которое само по себе представляло легитимность, по крайней мере, в её глазах. Этот аргумент был развит в письмах короля к мятежным принцам в ответ на их собственные обращения. Уже в январе 1485 года король дал ответ, который следует рассматривать как попытку восстановить истину перед лицом клеветы. В письме Карла VIII Максимилиану Австрийскому от 31 августа 1486 года содержится явная ссылка на назначение Людовиком XI, в 1482 году, супругов де Божё опекунами короля[134].

Это очень интересное заявление, поскольку в нём говорится о повиновении Пьеру де Божё, как если бы он был королем. В своём письме Карл VIII, не жалея аргументов, также напомнил о легитимности дарованной Людовиком XI и подтвержденной Генеральными Штатами в 1484 году:

В конце концов, король навязал свою собственную волю, отметя все обвинения, выдвинутые против его сестры, которую осуждали за то, что она якобы держала его под своей властью. Карл VIII предстал как суверенный король, полностью владеющий своей королевской властью и могуществом и лично принявший решение иметь рядом с собой сестру и зятя. С этого момента, с помощью прекрасно выстроенной риторики, он возвысил роль Анны и Пьера присвоив им титул советников, что сделало их ещё более легитимными. В то же время король полностью отрекся от герцога Орлеанского, осудил его поведение, отвергнул его нападки и приказал ему прекратить все противоправные действия.

Письмо, адресованное Максимилиану Австрийскому, ещё яснее показывает, какое поле деятельности молодой король хотел оставить принцессе Анне, своей главной советнице, чье выдающееся место во власти было таким образом официально провозглашено. Король подтвердил, что не может найти более законных советников, чем супруги де Божё, которые "любят, служат и повинуются ему самым совершенным и преданным образом"[136]. Для составления этого искусно написанного письма был привлечен Дамон, выдающийся королевский секретарь и знаток законов, хорошо владевший искусством риторики. Раскрыв и узаконив безграничность власти супругов де Божё, а также их постоянное присутствие и влияние на короля с 1483 года, не постеснявшись несколько преувеличить характер дарованных им прерогатив, секретарь прибег к риторическому и интеллектуальному приёму, поставив их в положение подданных полностью суверенного монарха. Таким образом, аргументы Максимилиана были полностью опровергнуты: хотя власть супругов де Божё велика, она не менее легитимна, поскольку подчиняется желаниям и воле короля. Таким образом, секретарь Карла VIII продемонстрировал упорядоченную и структурированную природу двух властей, дополняющих друг друга, соблюдая при этом задуманную Богом иерархию: полностью суверенная королевская власть, подкрепленная властью королевского Совета.