Свадьбы королей и принцев, а также церемонии в честь королев давали Анне большие возможности показать себя в полном величии. Она была в первых рядах на церемониях в честь королев, где её присутствие и первенство демонстрировали всем её политическую и символическую власть. Анна занимала почетное место на помолвке Карла VIII с Маргаритой Австрийской, а несколько лет спустя на свадьбе с Анной Бретонской.
Итальянский посол Эразм Браска отмечал, что по этому случаю принцесса Анна, единственная высокопоставленная женщина участвовавшая в церемонии, впервые появилась в необычном пышном наряде, что должно было символически превознести её власть и престиж по отношению к новой королеве Франции:
Мадам Бурбонская вчера в знак уважения сопровождала её [Анну Бретонскую] в церковь в роскошном наряде и таким количеством сопровождавших фрейлин, какого здесь никогда не видели, не только в отношении её, но даже бывшей королевы [Маргариты]. Но новая королева [Анна] до сих пор не проявляла никакой пышности[304].
Присутствие Анны на королевских церемониях выражало её политическую власть и символическое господство как дочери короля Франции. На коронации Анны Бретонской в Сен-Дени 8 февраля 1492 года герцогиня Бурбонская вновь почтила королеву своим присутствием:
Указанная дама вошла в сопровождении монсеньера Орлеанского, который вел её под руку, и мадам Бурбонской, одетой в платье из золотой ткани. После этого у дверей церкви королева опустилась на колени, а рядом с ней — мадам Бурбонская.
Затем её проводили обратно на кафедру вышеупомянутые монсеньор Орлеанский и мадам Бурбонская, которые всегда были рядом с ней[305].
Таким образом, престиж принцессы Анны как дочери короля Франции отразился и на королеве, чей шлейф она несла. Жан де Сен-Желе так описывает состоявшийся на следующий день въезда государыни в Париж:
Мадам прибыла с большой свитой, состоящей как из сеньоров, так и из дам. […] присутствовала мадам Бурбонская и целый сонм других дам, которых я не могу назвать[306]. […]
А рядом с упомянутой свитой находилась, одетая в наряд из золотой ткани, мадам Бурбонская и другие великие сеньоры, дамы и девицы. […]
А за мадам Бурбонской ехали тринадцать девиц на тринадцати лошадях[307].
Это был, окутывающий принцессу, блеск королевской и герцогской славы, первой женщины в королевстве после королевы.
Смерть Карла VIII и воцарение Людовика Орлеанского, её злейшего врага, могли означать для Анны полный разрыв с двором и отказ от власти. Но этого не произошло. Людовик XII отлично понимал, что в управлении государством ему придётся опираться на герцога и герцогиню Бурбонских. Анна, из-за необходимости управлять своими герцогскими владениями, вовсе не отошла на второй план и не пропустила ни одной торжественной церемонии, как то: приём эрцгерцога и эрцгерцогини в Блуа в 1501 году, коронация Анны Бретонской в 1504 году, помолвка Клод Французской с Франциском Ангулемским в 1506 году, их свадьба в мае 1514 года. Список примеров длинный и далеко не полный.
В 1504 году принцесса Анна была одета уже не в золотое, а в чёрное. Будучи уже вдовой, она возглавила процессию на коронации Анны Бретонской, государыни, которую она сформировала и над которой по-прежнему во многих отношениях доминировала. За принцессой следовали, также одетая в траур, герцогиня Алансонская Маргарита Лотарингская и, в то время помолвленная с сыном последней, Карлом, Сюзанна Бурбонская которая "выглядела мудрой и неизменно серьёзной", была одетая в золотые одежды и украшена драгоценностями, на описании которых автор подробно остановился. Этими прекрасными драгоценностями, Сюзанна, по-видимому, хотела продемонстрировать престиж дома Бурбонов. Возможно, это были драгоценности, изображенные на триптихе кафедрального собора в Мулене, написанном Жаном Эйем по заказу принцессы Анны.
Как и принцам крови, обязанным нести во время церемонии, слишком тяжелые для королевы, скипетр и десницу правосудия, принцессе Анне выпала честь нести подношения во время мессы, перед коронацией. Первая фрейлина королевы передала ей "большой сосуд из чистого золота [с] вином в нём; также тонкую облатку белого хлеба и тринадцать золотых экю", которые принцесса поднесла к главному алтарю. Затем она вернулась на своё место, чтобы, по словам свидетеля, возблагодарить Бога "за честь, которую он оказал ей в то время и которую, как я надеюсь, он окажет ей в грядущие времена"[308].
По случаю своей коронации Анна Бретонская во второй раз въехала в Париж, сопровождаемая "дочерью Франции [мадам герцогиней Бурбонской] одетой в чёрную бархатную ливрею", ехавшей в запряженной двумя лошадьми карете и окруженной двумя пажами, одетыми во все чёрное[309]. Тот же порядок сохранялся и во время торжественного ужина, где королева восседала на троне, покрытом золотой тканью, с "мадам герцогиней Бурбонской в качестве её компаньонки"[310].
Только после коронации Франциска I в конце января 1515 года, Анне пришлось считаться с матерью нового государя, Луизой Савойской, стремившейся к первенству и не собиравшейся уступать женщине, воспитавшей её при французском дворе. Но в 1516 году, когда королева Клод торжественно въехала в Лион, мантуанский посол заметил, что герцогиня Бурбонская при дворе пользуется высочайшими почестями:
Я не могу умолчать о великой чести, оказанной всем двором Франции мадам Бурбонской[311].
Почести и подарки
Как дочь короля Франции и герцогиня Бурбонская Анна удостаивалась особых почестей и множества роскошных подарков, которые она получала от городов и поселков во время своих путешествий. "Дарение подарков обуславливало ожидание идеальных отношений"[312] и происходило из подношения божествам подразумевающим взаимность, которая, по словам Аристотеля, определяет любой подарок. В политике подарки были явлением обычным, так, города старались завоевать дружбу и покровительство короля, его родственников и приближенных, чтобы получить от них обязательство взаимности.
С 1483 года эти подарки подчеркивали исключительное положение принцессы Анны, единственной дамы в королевстве, получившей их в таком количестве. Такие дарения были призваны задобрить женщину, чью благосклонность городская элита надеялась заполучить в рамках политического сотрудничества. Горожане видели в ней посредника в отношениях с Карлом VIII. Эта практика явно предполагала обмен подарками, что само по себе оправдывало высокую стоимость подношений, тем более что Анна считала делом чести вознаграждать верных людей.
Все внимание было сосредоточено на её персоне, сочетавшей в себе символическую власть дочери короля и реальную власть государственного деятеля. Пожертвования городов воздавали ей почести как воплощению политической и символической власти. Ещё до смерти Людовика XI города, через которые она проезжала по случаю приезда во Францию юной Маргариты Австрийской, прислали ей подарки. В счетах города Амьен перечислены расходы, понесенные в связи с этими подарками. Так, 12 ливров и 12 су было уплачено гончару, а трактирщику за "кларет, вермейль и другие вина" город заплатил 80 экю золотом[313]. Не отставал и город Париж.