Хотя дочь Людовика XI в 1498 году не могла претендовать на корону Франции, она решительно заявила о своих притязаниях на герцогство Бурбонское, владелицей которого хотела оставаться вместе со своей дочерью. Ральф Гизи утверждает, что "в герцогствах похороны были официальной церемонией утверждения права власти", и что они предоставляли новому герцогу, а в данном случае герцогине, возможность "подтвердить свои особые династические права" и амбиции. Так, очевидно, и произошло в 1503 году, ведь принцесса Анна отлично умела использовать символизм, в большой степени ставший результатом её власти в государстве.

Власть может быть театрализована, но это очень эфемерная реальность. Будучи библиофилом, принцесса Анна понимала важность запечатления своей власти во времени, что неизбежно влекло за собой письменные свидетельства.

Её государственная практика была предметом многогранного дискурса, одновременно политического и символического, аллегорического и метафорического. Анна представляла себе это с трех точек зрения, возвышая ценность своих деяний, укрепляя свою легитимность и демонстрируя свою эффективность в управлении королевством и герцогством. Регентство означало утверждение ценности и святости личности, возглавляющей королевство. Анна постоянно стремилась повысить престиж своего поста, цель и принцип которого были такими же, как и у королевской власти. Своими сочинениями она пыталась утвердить свою почти мистическую интеграцию в монархическую систему, к которой была привязана кровью и политикой.

Анне было известно, что монархия "функционирует благодаря искусному набору ритуалов, представлений и верований", основанных на "риторической силе образов" и языка[329]. Именно поэтому она использовала все это, стремясь создать воображаемый мир, охватывающий её и короля, и коренящийся как в исторической реальности, так и в мифах и символах. Она создала представление о государе, направленное на поддержание культа монархии, что способствовало укреплению королевской власти, возвеличивание которой неизбежно отражалось на её собственной персоне.

Как мы уже отмечали, Анна пошла по стопам обоих своих родителей, которые были искушенными библиофилами. В своей любви к книгам она не только довольствовалась доставшимся наследством, но и продолжала пополнять библиотеку Бурбонов за счет приобретений и заказов, обогатив коллекцию[330] на добрую сотню произведений. Пьер Бурбонский также внес свою лепту в виде более пятидесяти манускриптов. Интерес герцогской четы к книгам способствовал развитию искусства при дворе в Мулене в конце XV — начале XVI веков. Кроме того, обладание замечательной библиотекой с бесценными интеллектуальными сокровищами способствовало росту престижа и славы принца и принцессы, постоянно стремившихся к власти и великолепию.

Герцог пополнил семейную библиотеку более чем пятьюдесятью произведениями, подавляющее большинство которых (сорок семь томов) было конфисковано из библиотеки Жака д'Арманьяка, чье падение Пьер помог осуществить Людовику XI в 1473 году, когда сам был ещё только сеньором де Божё. В коллекции преобладали книги по истории, литературе и религии, а вот книг по политике было немного, кроме работ Аристотеля по политической философии в переводе Николя Оресме: Этика, Политика и Экономика[331], собранных в два томах. Анна, часто ссылавшаяся в своих Наставлениях на Аристотеля, несомненно, с особым вниманием ознакомилась с этими работами.

Хотя манускриптов, заказанных самим Пьером, немного — всего семь, они являются довольно редкими изданиями. Два из них показались нам особенно достойными внимания. Первый манускрипт — Песни о деяниях Пьера, герцога Бурбонского (Carmina de gestis Petri ducis Borbonii) Мишеля Нагониуса[332] — написан на латыни около 1500 года и посвящен "монсеньору герцогу Бурбонскому, очень могущественному и очень доблестному, властелину Франции Пьеру". Такой способ связать Пьера с королевским родом, посредством его женитьбы на дочери короля, очень интересен и предшествует подобной ассоциации матери короля, Луизы Савойской, с царствующим домом несколькими годами позже.

Второй манускрипт заказанный Пьером — Покаянные псалмы (Psalmi poenitentiales)[333] — интересен тем, что содержит иллюминированный портрет Анны, Сюзанны и их придворных дам, возносящих молитвы Богородице, а также личный герб принцессы и девиз герцогской четы Надежда (Espérance).

Анна пополнила герцогскую библиотеку пятьюдесятью четырьмя томами из доставшейся ей коллекции книг королевы Шарлотты. Это были многочисленные жития святых и иные произведения на религиозные темы, в том числе несколько созданных францисканцами или авторами из движения ранней Реформации, воззрения которых принцесса разделяла. Некоторые из них были написаны специально для знатных женщин: Дом совести (La Maison de conscience) богослова Жана Сольнье, посвященный Екатерине Алансонской, графине де Мортен[334], или Представление о достойной женщине (L'Exposition sur la femme forte) Жана де Бриу, епископа Мо и духовника дочери Карла VI[335].

Анна, несомненно, внимательно читала Плач Святого Бернара (Lamentations de Saint Bernard) и, должно быть, вдохновлялась его особенно возвышенным содержанием. В трактате содержится двадцать семь произведений разных авторов, в том числе Святого Августина и Святого Виктора, а также Поучения Людовика Святого для сына и дочери[336]. Близкое знакомство принцессы со Святым Августином проявляется в её Наставлениях где она неоднократно ссылается на этого Отца Церкви.

Помимо этих благочестивых и духовных произведений, мы знаем об интересе принцессы к политической литературе и литературе о месте женщины в обществе. Это объясняет, почему она выбрала несколько произведений Кристины Пизанской, а также Прения о других женщин (Débat des autres dames) Алена Шартье[337] и О знаменитых женщинах (De claris mulieribus) Джованни Боккаччо.

Помимо многочисленных манускриптов, доставшихся ей в наследство, Анна заказала или купила четырнадцать работ, девять из которых были посвящены богослужению. Среди них Часослов Богородицы для литургии в Риме (Livre d’heures de la Vierge à l’usage de Rome), богато иллюминированный Жаном Коломбом в 1473 году[338]. Незадолго до своего замужества принцесса заказала одному из величайших художников королевства работу над этим Часословом, в котором она была изображена молящейся под балдахином, украшенным флер-де-лис. Использование символов королевской власти наглядно подчеркивало принадлежность Анны к королевскому дому Франции.

Анна, несомненно, бережно хранила вместе со своим Часословом и Ораторию в честь Анны, герцогини Бурбонской (Oratio de laudibus Annae, ducissae borboniensis) Жака Лефевра, где она, на этот раз как герцогиня, а не принцесса Франции, также была изображена молящейся, рядом со своим гербом, несомым двумя крылатыми оленями, и девизом Бурбонов Надежда. Анна явно уделяла большое внимание этим изображениям себя как благочестивой женщины, находящейся под защитой Девы Марии.