Анна взяла на вооружение эту риторику, основанную на родстве по крови, чтобы укрепить свою легитимность в осуществлении власти от имени молодого Карла VIII, поскольку по своему рождению она была дочерью короля Франции. В XV веке в отношении её использовались красивые выражения fille des fleurs de lys (дочь флер-де-лис) или fille de France (дочь Франции)[148]. Несмотря на брак с младшим отпрыском семьи Бурбонов, Пьером де Божё, в результате которого она стала дамой де Божё и графиней Клермонской, а в 1488 году герцогиней Бурбонской и Оверньской, она всю жизнь оставалась Анной Французской, принцессой королевской крови, дочерью короля Франции. По своему рождению Анна была гораздо выше, чем её супруг Пьер де Божё, хотя он сам происходил из королевского рода и был прямым потомком короля Людовика IX Святого.

Анна никогда не завершала свои письма или другие документы ничем иным, кроме как подписью, которая была столь же простой, сколь и символичной: "Анна Французская", таким образом продолжая традицию, которая отличала королевских дочерей на протяжении двух с половиной столетий. Она никогда не использовала титул в начале своих писем, поскольку её подпись показывала всем достоинство и авторитет принцессы. Она никогда не отказывалась от своего титула "Дочь Франции": ведь "это имя власти" подразумевало, что человек, который его использовал, имел "символическое господство над королевством"[149].

Колетт Боне отмечает, что дочери короля следовали в титулатуре только за королевой. До начала 1490-х годов Анна была, так сказать, первой дамой в королевстве, поскольку Маргарита Австрийская была ещё слишком молода, чтобы играть подобающую королеве Франции церемониальную и символическую роль, перешедшую впоследствии к Анне Бретонской. Престиж, которым пользовалась принцесса Анна, "носительница королевской крови", для Франции конца XV века был уникальным. Никто не мог превзойти её, и она могла черпать из этого свою необычайную легитимность.

Природа власти принцессы Анны и постоянно поднимавшийся вопрос о легитимности обусловили её государственную практику и делали её одновременно правительницей находящейся в тени своих брата и мужа, и в тоже время очень властной особой.

Благодаря источникам мы знаем, насколько огромной была её власть в 1480-е годы. Все её современники, будь то преданные сторонники или враги, французы или иностранцы, видели в ней опору монархии и ключевую фигуру в принятии решений в первые годы царствования Карла VIII. Автор романа Старшая дочь фортуны описывает принцессу, которая главенствует на политической сцене королевства:

Дочь Людовика XI, несомненно, являлась истинным носителем власти, инициатором решений и оплотом королевства. Она создала образ всемогущественной принцессы во всех сферах, какими бы они ни были. Однако существовало явное несоответствие между реальной властью и властью, осуществляемой Анной, чьи деяния выходили далеко за рамки опеки, предоставленной ей Генеральными Штатами, и по сути стали настоящим регентством.

Можно ли сказать, что принцесса пользовалась "властью скрытой под маской"? Опираясь на мнение историка Жюля Мишле, литературовед Элиан Вьено выдвинула гипотезу о том, что Анна писала письма за своего брата, чтобы скрыть своё истинное влияние[151]. На самом деле принцесса пользовалась услугами тех же королевских секретарей, что и Карл VIII, хотя и не была автором его писем. Скудость источников, исходящих непосредственно от самой Анны, является результатом взгляда, согласно которому регентша была прежде всего советником полностью суверенного короля, что побуждало её быть осмотрительной. Это свидетельствовало о её благоразумии, непоколебимой верности короне и политическом реализме, основанном на разуме.

Способ, которым принцесса осуществляет власть, заключался в замещении короля, который был слишком молод, чтобы принимать ответственные решения. Однако, чтобы сохранить фикцию суверенности монарха, официальные документы показывали его источником решений, что не соответствовало действительности. В действительности же власть Анны была огромной, хотя и просматривалась лишь "между строк".

Более того, будучи женщиной, Анна не входила в состав государственных Советов, будь то временный регентский Совет, созданный после смерти Людовика XI, в ожидании открытия Генеральных Штатов, или сменивший его в 1484 году королевский Совет. Однако это не означало, что она не оказывала своего влияния, скорее наоборот, ведь Пьер де Божё не пропустил ни одного заседания, так что её отсутствие было лишь символическим.

Это неопределенное положение, не имеющее ни официального названия, ни прерогатив, предоставляло принцессе чрезвычайно широкий спектр полномочий и беспрецедентную власть. Очевидно, что ей не хватало только титула регента. Более десяти лет Анна управляла королевством как суверенный государь, наставляя, давая советы Карлу VIII, и вдохновляя его своей политикой как внутри королевства, так и за его пределами. Таким образом, правление Анны стало последним этапом перед институционализацией женского регентства Луизы Савойской в 1515 году, во времена царствования Франциска I. Хотя это квазирегентство Анны было, прежде всего, административным управлением королевством, оно по сути зашло гораздо дальше.

Анна стала принцессой, осуществлявшей суверенитет. Это видно из её переписки с Парламентом, на который она регулярно пыталась повлиять в пользу своих сторонников во время судебных разбирательств. До нас дошло около пятидесяти писем Анны, где наряду с королем она фигурирует как привилегированный партнер Парижского Парламента, что было делом совершенно беспрецедентным. Принцесса была исключительной фигурой, поскольку, тогда ни один человек не мог позволить себе подобной практики, даже великие принцы, заседавшие в королевском Совете, или королева Анна Бретонская.

Огромное количество посланий, адресованных Парламенту, свидетельствует о том, что исключение стало нормой и новым способом правления. Принцесса Анна, как никто другой, пользовалась суверенитетом, и это свидетельствовало как о безграничности её власти, так и о её политических притязаниях. Ведь правосудие — это неотъемлемая функция короля, а отправление правосудия — главная королевская прерогатива. Анна неоднократно вступалась в суде за своих приверженцев и близких друзей, вознаграждая их такой милостью за услуги, которые они ей оказывали. Иногда она просила Парламент продвинуть то или иное дело или завершить его в удобное для неё время, как это могла сделать только государыня. Анна обращалась к придворным как дочь и сестра короля, и не стеснялась прибегать к услугам служащих королевской канцелярии для составления собственных писем, чего Пьер де Божё никогда не делал, хотя написал десятки писем. Такое использование королевских секретарей было актом власти, а систематическое обращение принцессы к Парламенту — беспрецедентным проявлением её суверенитета.

Когда-то давно было сказано, что женщины, стремящиеся к установлению мира, обладают "добродетелью миротворцев"[152]. Роль женщины-посредницы в деле мира и согласия, во время Столетней войны, стала значительной как во Франции, так и в Европе, когда было необходимо сгладить иногда обострявшиеся противоречия между королем и принцами.