– Спасибо, я правда многое узнала, – улыбнулась она.

На самом деле, узнала она не так много. Всё это было ей известно, а я лишь вытащил это наружу. Ей была нужна уверенность. И скорее всего, когда я вернусь, Мика уже будет совершенно иной, столько времени управляя кухней.

– Маркус, – позвал меня сладкий, даже тщеславный голосок.

Тиберий стоял в дверном проёме, хоть приучил его, что на кухню заходить нельзя.

Я вздохнул, вытирая руки, и кивнул Мике:

– Ты станешь отличным поваром, поверь мне.

Она лишь кивнула.

Выходил я в тот момент, как Лариэль доставала жабу из печи. А ведь хотел попробовать… Ну ладно, дождусь вечера.

Подхватил яйцо дракона, что ожидало меня у двери на табурете, и вышел в зал. Оказывается, мне можно было отходить от яйца не больше чем на семь метров, иначе поток маны разрывался. А ещё, в последние несколько дней, яйцо стало больше, и внутри что‑то точно двигалось.

– Чего тебе? – спросил я у тифлинга.

– Ты ведь завтра уезжаешь, да?

Я глянул на орка за стойкой, дегустирующего пиво, тот тут же повернулся в другую сторону.

– Да, – просто ответил я.

– Понял! Всё понял! – бросил он и отправился к двери.

– Я надеюсь, ты не собираешься притащить всех на мои «проводы»?

– Я? Нет конечно! С чего ты это взял?

– Тиберий… – прошипел я.

Но он уже был у двери:

– Всё будет по высшему разряду, шеф! – крикнул он и выскочил во двор.

– Рогатый! А ну вернись! – но мой крик уже вряд ли его достиг, – Делает что хочет. Но народ развлекать умеет.

Я и не заметил, что в зале присела компания кобольтов и глядели на меня с осуждением на своих змеиных мордах.

– Маркус, тут же гости, – шепнула Селена, напомнив мне мой же вчерашний урок: «Не шуметь и не мешать гостям.»

Мне пришлось быстро ретироваться в область лестницы и вверх. Ну, с кем не бывает. У них вот есть Тиберий? Нету. А вот был бы, не осуждали бы.

Войдя в комнату, я подошёл к мишке, что лежал в магическом сне. Фунтик сопел, рядом смотря на мальчишку. Он почти не отходил от него, только если я звал его в лес. Наверное понимал, что долго не увидится.

– Нечего, скоро вернём его, – сказал я и почесал кабанчика по загривку.

Яйцо под рукой дёрнулось.

– Слышишь, толкается. – ухмыльнулся я, – Скоро батей станешь.

– Хрю! – отмахнулся Фунтик.

И тут яйцо вновь дёрнулось, удар изнутри был уже сильнее. А затем ещё раз.

– А вот это уже странно, – нахмурился я и присел на кровать, положив яйцо.

И тут оно треснуло.

– А! Что⁈

Совет: Начался период вылупления. Рекомендую увеличить поток маны, дабы процесс прошёл успешно.  

– И как мне это сделать⁈ – крикнул я, взяв яйцо в руки.

Ответ: Как‑нибудь! Мысленно открой поток маны! Очевидно же!  

– Не ори, я и так нервничаю! – бросил я, закидывая ноги на кровать.

Треск становился сильнее.

Я сосредоточил взгляд и мысленно всё повторял: «Открыть поток! Больше маны! Давай!»

Мана: 25/65 

– О! Сразу пять единиц!

Совет: Теперь поток увеличен, можно продолжить в обычном режиме.  

И ощутил, как из меня тянут ещё!

Мана: 15/55 

– Так! Это же плохо, да⁈

Ответ: Мана имеет критически важное значение для тела. Если она снизится ниже нуля, возможны весьма плачевные последствия.  

Яйцо уже во всю трещало! Трещины разошлись по скорлупе!

Мана: 5/55  

– Малыш! Давай заканчивай! У меня уже всё!

Голова начала кружиться, окружающий мир решил раздвоиться.

Только и слышал треск скорлупы.

Мана: 0/50  

Глаза начали закрываться…

– Хватит, Гром…

И перед тем, как темнота застелила всё, я услышал тонкое шипение:

– Тс‑сс‑сс…

И увидел маленькую шипастую головку на тонкой шее, покрытую синей чешуёй. А на меня взглянул синий глаз, в котором сверкали молнии.

Мне снился странный сон… Я застыл на пороге El Bulli в Розасе, в той укромной деревушке на краю Средиземного моря, где солёный бриз не просто касался, а вгрызался в кожу, пробираясь под воротник, а аромат сосен – густой, смолистый, с намёком на горечь – переплетался с йодистым вздохом волн.

Это была моя стажировка после кулинарного колледжа, когда я еще сливался с толпой – обычный повар, чьи дни утопали в обычных заготовках, без шанса проявить себя, как я тогда думал.

Кухня El Bulli не была просто местом – она дышала, как существо с собственным ритмом, с гулом вентиляторов, что пульсировали в воздухе, и шипением жидкого азота. Пол под ногами нагревался от шагов, усыпанный тонким слоем муки и пролитых субстанций, скользкий, как подвох в идеальной формуле.

Я стоял у стола, осторожно лепя сферы из оливкового масла – их поверхность была гладкой, как шелк под кончиками пальцев, холодной, трепещущей, на грани разрыва, готовой высвободить маслянистую свежесть. Руки мои дрожали не от чистого страха – от смеси предвкушения и тени сомнения, ведь здесь ошибки не просто не прощались.

– Константин, подойди, – голос Адриа вкрался тихо, но с той подспудной силой, что отдавалась эхом среди лязга инструментов и шипения пробирок.

Он вычленил меня из стажёров – не резко, а исподволь, уловив, как я не просто следовал инструкциям, а вгрызался в суть: почему вода под альгинатом превращается в гель, упругий, с еле слышным хрустом под ножом, почему воздух становится пеной.

Он отложил пробирку с эссенцией трюфеля – ее аромат парил, земляной, грибной, с мускусным оттенком, – и повернулся, с легкой паузой.

– Ты думаешь, кухня – это еда? Нет, мой мальчик, – слова его скользнули, как масло по нагретой поверхности, не прямые, как и всегда. Это было в его стиле, – Это эмоции, затаившиеся в воспоминаниях, наука, сплетённая с магией в одном сосуде, где границы размываются.

Он взял морковь – обычную, хрустящую, оранжевую, еще несущую тепло почвы, – и начал ее трансформировать: нарезал с резким стуком ножа, что эхом отзывался в ушах, замораживал в жидком азоте, от которого пар холодом касался лица, превращал в пюре – гладкое, кремовое, со сладковатым ароматом, – а потом в сферу, что лопалась, раскрывая нюансы. Те неожиданные, другие формы – свежую хрупкость, кремовую нежность, землистую сладость, что эхом отзывалась историей земли, где росла эта морковь.

– Это не просто овощ – это отголосок земли, миг, когда гость отрывается от реальности, слыша лишь свой вздох, полный смешанных чувств. У тебя есть искра, Константин, но она мерцает. Не будь поваром – стань тем, кто творит миры, но помни, что миры эти хрупки.

Слова его жгли, оставляя покалывание в коже, разжигая огонь внутри. Я не был его равным, но в его взгляде, усталом, с проблеском страсти, мелькнуло отражение моей собственной тени.

Мы растягивали часы: экспериментировали с эмульсиями, шелковистыми на ощупь, маслянистыми на вкус с легким диссонансом, создавали «воздушные» блюда из фруктов – пузырчатые, с тропическим ароматом манго и цитруса. Адриа направлял не командами, а вопросами, что повисали в воздухе: «А если слегка сдвинуть тепло – почувствуй, как суть меняется, приобретая оттенки? А если вплести тень детства – вкус молока с медом, но с горчинкой утраты?»

И я учился различать за ингредиентами нити повествований, слыша их в шипении с примесью тишины, ощущая в касаниях слои, что не всегда складывались идеально.

Сон угас так же резко, как и пришёл. Я не понял – к чему он был? Что хотел сказать? Но услышал сначала треск, затем рычание, а в конце ощутил прикосновение холодного языка к щеке с покалывающими разрядами.

– Гром! – вырвалось у меня, и я резко раскрыл глаза.

На меня с удивлением взирал дракончик. Маленький, не больше шпица, из тех, что дамочки любят носить на руках. Он повернул голову на бок и внимательно изучал моё лицо. А затем высунул язык и лизнул меня в нос.