— Скотиной он был, — я почти не стесняюсь в выражениях. — Причём такой скотиной, которая уверена в своей непогрешимости и в том, что видит всех насквозь. Но если в бизнесе он что-то понимал, то в людях — ничего. Его убил собственный сын, не своими руками, но участвовал в заговоре против него. А он не верил, что это сын, думал — так, просто, оттолкнул от себя и его мать, и его самого. За то и поплатился.

— И он не боялся быть скотиной с некромантом? — не верит она.

— Не боялся, потому что я ощутила себя магом только оставшись вдовой.

Она берёт меня за руку, осторожно, будто опасается, что я отниму, но я этого не делаю. Реально не знаю, что там у неё в голове, но хочется её пожалеть. У меня больше свободы и больше возможностей, потому что я — мелкая сошка, а она — принцесса. К ней больше внимания, к каждому её шагу. И у меня больший жизненный опыт — почти во всём. Когда она вышла замуж, я ещё в школе доучивалась, а потом в универ поступала. А когда она встретилась с господином Антуаном, я была студенткой-оторвой и не стеснялась экспериментировать и с друзьями, и со случайными знакомыми, и никто мне был не указ. Поэтому…

— Я не могу просить вашего прощения, Викторьенн, и пойму, если вы не пожелаете меня более видеть. Но…

— Как всё случилось? — я тоже беру её за руку.

Она молчит, потом начинает говорить.

— Я гостила у дядюшки Луи, и это было как глоток свежего воздуха после Дармштейна. Танцы, прогулки, кавалеры. О нет, не только Фрейсине, были и другие, просто он задел меня достаточно сильно. А потом я зашла к отцу в кабинет и увидела вашего отца. И утонула в его глазах, у вас его глаза, вы знаете?

Ну да, у принцессы серые.

— Знаю, — улыбаюсь, пожимаю ей руку.

— Сейчас я вспоминаю ту историю как лучшее, что случилось со мной в жизни.

— Как же, а дети, другие дети? — кто-то мне сказал, что у принцессы четыре сына.

— Они растут без меня. Сразу же после рождения их отдают кормилицам и нянькам. Потому что при дворе моего супруга так заведено и иначе быть не может. И после вашего рождения я немного надеялась, что мне удастся иногда навещать вас, но супруг пообещал убить вас, если только сумеет найти. И хорошо, что не сумел, я благодарна за помощь маркизу де Риньи. А сейчас уже не важно, кто вы. Но скажите, откуда некромантия? Я понимаю всё остальное, это частью от Антуана, частью от Роганов. Но некромантия?

— От смерти, Агнесс, — я отчего-то называю её просто по имени, и она не возражает. — Граф Ренар и маркиз де Риньи сказали, что такое возможно.

— Вы… едва не умерли? — хмурится она.

— Трижды.

— Кто посмел? — спрашивает она так, что я верю — доберётся и задушит.

— Их уже нет в живых, почти всех, — Эдмонда жива, и господин Руссо, но что-то мне подсказывает, что об одной мы больше не услышим, а второму недолго осталось.

— Это хорошо, что нет в живых, — говорит она. — А Фрейсине не бойтесь, он слаб и не способен сопротивляться, спеси в нём намного больше, чем силы, и мне жаль, что я не разглядела этих его черт тогда, много лет назад.

Сказать ей, что в юности все мы совершаем ошибки? О нет, не нужно. Или… как раз нужно? Я видела — она не играет, не давит на жалость, не пытается показаться лучшей, чем есть и не оправдывает себя. Это оказалось… неожиданно.

И я уже готова говорить дальше — о заговоре против меня и о попытках убить, и о всяком другом, с этим связанном, но в запертые двери настойчиво стучат.

— Ваше высочество! Ваше высочество! Его величество велел срочно доставить к нему вашу гостью! — это какая-то ближняя дама принцессы.

— Скажите, что мы обе вскоре будем, — произносит принцесса громко и неумолимо.

— Наверное, Фрейсине пришёл в себя, — говорю.

— Видимо, да. Ничего он не скажет, лишнего, я имею в виду. Не дадим.

— Я хочу сама расспросить его, — усмехаюсь жёстко.

— Извольте, я не буду мешать, — она тоже усмехается.

В конце концов, кто не увлекался странными мужчинами в юности, да и не только в юности? На них же не написано, что они странные? Не самый большой грех в жизни.

Мы поднимаемся, я уже почти открыла дверь, и тут она со вздохом берёт меня за руку. Смотрю — а кольцо-цветок повернулось, и сверкает камнями в луче солнца из окошка.

— Бабушкино кольцо, — улыбается принцесса. — Она передала парюру вашему отцу, когда прибыла на ваши крестины. Он был против, говорил, что украшения приметные, но она настояла — потому что ценность велика и можно продать по частям, если вдруг что. Вижу, что не продали. Это приятно.

— О нет, не продали, — улыбаюсь тоже.

— Вот и хорошо, — кивает она. — Идёмте же.

И мы идём говорить с Фрейсине.

За дверями покоев принцессы я хватаюсь за зеркало и хочу позвать Эмиля, но он появляется перед нами сам. Кланяется и пристраивается сзади — типа, охрана. Ну да, принцесса куда-то движется — кроме нас с Эмилем, с ней две дамы и две камеристки, во время разговора поджидавшие в соседней гостиной. Наглядная иллюстрация того факта, что принцесса никогда не остаётся одна. Как они тут ещё ухитряются какие-то романы крутить, я совершенно не понимаю.

Мы приходим… да-да, это вчерашний королевский кабинет. И там нас поджидают граф де ла Мотт, видимо — как целитель, герцог Саваж, маркиз де Риньи, граф Ренар, ещё один неизвестный мне мужчина постарше настоящей меня, и — герцог Фрейсине. Этот последний бледен и ощутимо не здоров, но одет иначе, чем вчера, и парик у него по-прежнему идеальный, и всем своим видом он говорит — я несчастный страдалец, глядите и стыдитесь, вы, причинившие мне столько зла.

Но когда он увидел меня, а рядом со мной принцессу и Эмиля, его отчётливо перекосило.

— Приветствую всех, — принцесса улыбается совершенно принцессовской улыбкой, вот бы кого я поставила подменять меня в программе!

И все подскакивают и почтительно ей кланяются, даже болезный Фрейсине. Правильно.

— Господа, все ли знакомы с госпожой де ла Шуэтт? — продолжает она опрос. — Викторьенн, это граф де Реньян, один из самых знающих учёных магов современности, — кивает она на того, с которым я не знакома.

Я молча кланяюсь.

— Ваше высочество тоже заинтересованы в разоблачении заговора простецов против магов? — интересуется этот де Реньян каким-то скрипучим голосом.

Он хорошо одет, но не носит парика, и лысеющая его голова в некотором беспорядке. Наверное, учёным можно?

Правда, я тут же ловлю на себе его тяжёлый испытующий взгляд и снова рефлекторно закрываюсь. Он усмехается.

— Откуда вы взяли эту милую юную даму, принцесса? — продолжает он расспросы. — Вы покровительствуете некромантам?

— Да, — кивает она с самой милой улыбкой. — Моя бабушка, принцесса Антуанетта, была весьма заинтересована в семействе Сен-Мишель, из которого происходит госпожа де ла Шуэтт. Я весьма рада, что нам удалось наконец-то повстречаться. Думаю, я вполне смогу сменить бабушку в этом благородном деле.

А я пытаюсь сообразить, как вести себя в этом сборище и чего от меня вообще ждут. Но пока я раздумываю, появляется король.

— Его величество, — объявляет человек в ливрее.

И все мы кланяемся, и принцесса тоже.

Его величество входит стремительно, и за ним, как и вчера, бесшумно закрываются двери, и сам он накладывает на них магические запоры.

— Поднимитесь и рассаживайтесь, — кивает и проходит на своё место за столом. — Агнесс, какими судьбами вы замешались в это неприятное дело?

— Я представляю интересы госпожи де ла Шуэтт, кузен, — ответила принцесса с поклоном.

Король как-то сумрачно взглянул на нас обеих и кивнул — садитесь, мол, не мельтешите.

— Госпожа де ла Шуэтт отлично стоит за себя сама, мы все вчера были тому свидетелями, — усмехнулся он.

Мы с принцессой уселись не за стол, а подальше — у стены. И оказались правы, потому что король начал с докладов графа Ренара и графа Реньяна.

— Уступаю право доклада вам, коллега, — Реньян почтительно поклонился Ренару.