Я никогда не видела портрета того человека, состояние которого преумножала и с делами которого разбиралась. И не сразу сообразила — кто это вообще.

Гаспар де ла Шуэтт выглядел… солидно. Суконная одежда, серебряные пуговицы, аккуратный белый парик. Очевидно, Жироль знал своё дело — уж наверное, при жизни его господин выглядел так же аккуратно. Но — взгляд хищника, холодный, расчётливый.

— Ну наконец-то, — заговорил он, не дожидаясь разрешения. — Чего так долго-то? Я уже почти совсем ушёл! Нет никаких сил ждать, пока придут, значит, и скажут всё, что нужно!

— Говори, что нужно, — сощурился Эмиль.

— Чего творите? Почему мой ребёнок не родился? Почему моя последняя жена, эта молодая дура, распоряжается моими деньгами? Где Жермен, отчего он не следит за ней? Что позволяет себе Фабиан, почему он её слушает?

— А что, мёртвые не видят и не знают о том, что случилось после их ухода? — поинтересовался Ренель.

— Приличные знают, а этот, очевидно, к таковым не относится, — пояснил со смешком господин маркиз. — Но если бы он ушёл совсем — его бы не дозвались скорее всего, только если бы пошли искать в пространство теней. А он где-то на пороге болтался, видимо, ему не давали покоя его деньги — как они там да что с ними.

— Деньги… прирастают, насколько мне известно, — сказал Эмиль со смешком. — Но теперь изволь не болтать лишнего и отвечать. Кто убил тебя?

Гаспар встряхнулся.

— Подлец меня убил, — сообщил он. — Самый что ни на есть подлец, и сословия он был подлого. Не знаю, кто он и что ему от меня было нужно, наверное, один из тех, кто не хотел жить своим умом, и надеялся на мои деньги!

— Кто имел повод убить тебя?

— Да все! Все, кто хотел моих денег. Эдмонда и её сынок, те ещё змеи. Тереза безмозглая. Конкуренты.

Что характерно, никто из названных не убил его.

— Человека, который тебя убил, наняли кучер Люшё и секретарь Жермен, — сообщил Эмиль.

— Быть того не может. Люшё грамоту-то знает едва-едва, где ему нанять кого-то! А Жермен — моя тень, моё создание, у него нет своего ума, своих мыслей и своих целей!

Да, вызвать ещё и Жермена и дать послушать вот это — вот удивится-то, хмыкнула я про себя. А Гаспар… дурак он, вот. Привык, что пуп земли. Высоко летает, вниз можно не смотреть. И повезло ему, что раньше не встретился никто, способный дать отпор. Потому что как только нашлись люди, готовые против него сговориться, тут-то у них всё и получилось. А тем, кого он гнобил и жрал — не повезло.

— Почему Жермен утверждает, что он твой сын?

— Ложь! Бессовестная ложь! — Гаспар спал бы с лица в этот момент, если бы это было возможно. — Он не может быть моим сыном!

— Ты ни разу не спал с его матерью? — усмехнулся Эмиль.

— С какой такой его матерью? Откуда ж я знаю, какая шлюха была его матерью, — фыркнул Гаспар.

— Его мать — Пьеретта Люшё. Спал ты с ней?

Было видно, что Гаспар задумался. Забыл? Не вспоминал?

— И что с того, если спал? — поинтересовался потом. — Она даже говорила, что понесла от меня, но отчего сразу от меня? И ещё потом пыталась проклясть меня, дура несчастная, когда поняла, что ей не светит ни денег, ни места в моём доме, ничего!

Да, а в письме она утверждала, что Гаспар был её первым и единственным к тому моменту мужчиной, и что раз уж он силой принудил её, то должен и о ребёнке позаботиться.

— И как же она попыталась проклясть?

— Утверждала, что напоила меня водой, на которую нашептала какая-то ведьма! И что детей у меня больше не будет. Но кто ж ей поверит-то, дуре, какая ещё ведьма? Вода была как вода, ничего особенного!

— Но детей у тебя не было, ни от одной жены, так ведь?

— Сначала не было, а потом снова было, — самодовольно ответил он, но потом вдруг резко побледнел. — Но ребёнок не родился, — проговорил он тихо. — И это был вовсе не мой ребёнок, — прошептал он ещё тише. — А этого подлого мальчишки, которого я взял к себе и отмыл от грязи! Ненавижу! И эта… эта… она позволила ему…

Я не стерпела и хлестнула это явление щупальцем — так, тихонько, чтобы не развоплотить совсем, вдруг он ещё нужен?

— Ты кто? — воззрился он на меня. — Я тебя не знаю, ты чего руки распускаешь?

И тут я поняла, что он видит, точнее — кого он видит. Он видит Вику Мирошникову. Ну и пускай он её видит, так сейчас намного лучше.

— Есть повод руки распускать. Как ты относился к своим жёнам? Скольких из них ты убил? — и я повернулась к Эмилю. — Можно сделать так, чтоб его там, где он есть, вечно били и жрали?

— А вот мы сейчас его отпустим и он пойдёт именно туда, где будут жрать и бить, — улыбнулся Эмиль. — Он тут, понимаете ли, цеплялся на порог, потому что беспокоился о своих деньгах. Ну а мы его сейчас… отцепим. И полетит он, куда таким лететь положено. И никак уже не вернётся.

— Молодёжь, видели, слышали? — спросил из-за наших спин маркиз. — Может, и не возникнет нужды вызывать кого бы то ни было спустя так много времени после смерти, но если вдруг — помните, что вы видели, и знаете, как это следует сделать.

— Да, господин маркиз, — бойко ответила за всех Луиз, — непременно сделаем. Только пусть он будет… не таким противным, как этот, — наморщила она нос.

И так смешно это прозвучало, что мы все, не сговариваясь, рассмеялись. И это оказалось как-то… правильно. Посмеяться, выдохнуть и завершить.

Эмиль подхватил поток силы из раскрытой нами дыры и запустил его обратно, ему помог Анатоль, а я присоединилась, как только сообразила, что тоже должна.

— Ступай, куда положено, — сказал Эмиль.

— Ступай, куда положено, — эхом повторил Анатоль.

— Ступай, куда положено, — откликнулась я.

И впрямь, пускай валит, что ли. Да там и остаётся. И пусть его там жрут, бьют и всячески унижают. Ему полезно испытать на себе то, что он позволял по отношению к другим. К зависимым от него другим.

Я увидела, как поток подхватил Гаспара и потащил. Он не устоял на ногах и завыл — тоненько, на грани слышимости. И вой этот вскоре растаял вдали. А Эмиль с Анатолем быстро латали прореху в ткани мироздания.

Они успели — прежде чем мы услышали шаги и грохнула дверь снаружи, и к нам вошёл герцог Саваж.

— И что вы все здесь позабыли? Дети сказали, что толпа некромантов направилась с кем-то беседовать, прочих не взяли. Я испугался, что придётся кого-то спасать — не то некромантов, не то тех, с кем они взялись в ночь поговорить. А вы тут, значит, поднимали кого-то? И что это был за великий герой?

— Такого героя бы, — хмыкнул Луи де Гвискар и тут же потупился под взглядом отца, маркиза и сестрицы.

— Значит, никого спасать не нужно, и это хорошо. В таком случае скажу, что ночами добрые люди спят. Даже если они некроманты, — хмыкнул Саваж.

— Не смеем спорить, Жанно, — вежливо кивнул ему маркиз де Риньи.

И снова я просыпаюсь у себя, и просыпаюсь совершенно одна.

Вчера после беседы с Гаспаром — век бы его не видеть, да? — Эмиль попрощался и отправился домой с детьми. Дети шумели и горели желанием обсуждать всё происшедшее, но не то, что там говорил Гаспар, а где он был, как его призвали, как отпускали обратно и как потом заращивали дыру в тени. И Эмиль обещал о чём-то рассказать прямо сейчас, а о чём-то — наутро, когда все выспятся. И ещё обещал отдельную лекцию совместно с графом Ренаром об устройстве мира и тенях, а я подумала, что тоже послушала бы.

Пока же я благодарила всех за помощь, прощалась с гостями и звала заглядывать ещё — и обоих де Риньи, и остальных. И потом только выдохнула и пошла спать.

И вот снова утро, и снова нужно шевелиться. Что у нас сегодня самое важное?

Мне кажется, что самое важное теперь — Тереза. Потому что… ну, не могу я спокойно жить рядом с этой бомбой замедленного действия, которая неизвестно когда и как рванёт. Пусть это случится… где-то отдельно от меня.

Завтрак мне подали в спальню, потом одели и причесали, и рассказали, что в целом всё тихо. Все при деле, молодёжь занимается с графом Ренаром, господин виконт пока не приходил, никакие другие гости тоже не приходили. Господин Фабиан дома, госпожа Тереза? Тоже дома, сидит у себя, да, завтракала, оделась и умылась, наружу не показывается.