— У всех есть враги, — вздыхает она.

— Может быть, его враги найдут уже его? И ваш старший сын займёт его место?

— Мечты, это лишь мечты, — качает головой. — При нём трое магов, двое — его молочные братья, бастарды его отца. За своё место и положение они пойдут на всё, оба. Поэтому…

— Подумаем, — отмахиваюсь. — Просто ещё не сейчас.

— А… вы? Кто вы и откуда вы взялись? Теперь я понимаю всё, что показалось мне странным — и свободную речь, и удивительные слова, и силу вашу понимаю тоже. Вы, наверное, из какой-то очень высокопоставленной семьи, раз можете так себя держать. Дева ваших лет не смогла бы так допросить Фрейсине в присутствии короля, даже если бы очень разозлилась на него.

— Я из другого мира, Агнесс, я просто из другого мира.

И дальше я рассказываю — в очередной раз, да? Рассказываю о том, откуда я взялась, где жила, чем жила и как всё это закончилось. Это помогает — Агнесс перестаёт реветь, и слушает весьма внимательно. Качает головой, восхищается. Когда я дохожу до развязки истории, вздыхает и обнимает меня.

— Я никогда бы не поверила, если бы мне просто так рассказали что-то подобное, назвала бы плохой выдумкой. Но… я вижу, что вы правдивы, и всё, что я видела сегодня, тоже подтверждает ваш рассказ.

— Можете поговорить с маркизом де Риньи и графом Ренаром. Они поделятся впечатлениями. А герцог Саваж расскажет о тех делах, в которые мы попадали с ним вместе. И герцог Монтадор тоже, в смысле — его высочество.

— Непременно, мне это будет весьма интересно, — соглашается она. — Знаете, Викторьенн нужно было выйти за Арно Фрейсине. Они бы… договорились, так мне кажется. И старый дурак, отец Арно, прижал бы свой хвост. И никаких бы тогда Гаспаров.

— Только кто бы подумал о таком варианте, правда ведь?

— Я прямо жалею, что не намекнула о том Жермону. Он бы согласился женить своего ненавистного сына на дочери ненавистной ему женщины.

— Но что теперь уже об этом, правда? Теперь уже, как есть, мы живём дальше, просто живём дальше. Со всем тем, что мы знаем.

— Вы очень верно говорите, Викторьенн… или — как вас зовут на самом деле?

— Виктория.

— Как древнюю богиню, да. Бабушка Антуанетта придумала это имя, так и сказала — как древняя богиня, пускай вырастает и учится побеждать. Викторьенн-Каролин де Сен-Мишель де ла Шуэтт. Ваша камея… она очень на месте, носите, всё верно. Если эту камею увидит маркиза дю Трамбле, она может принять вас за своего человека.

— Я слышала, что она ввела моду на камеи.

— Но приняли её далеко не все, дамам больше по нутру жемчуг и бриллианты, они показывают твоё богатство всем и с первого же взгляда. А такую камею ещё нужно разглядеть. А разглядев — понять, что именно ты видишь. Ничего, вам ведь нужно будет официально представляться ко двору, вот и наденете и бабушкины бриллианты, и эту камею. И победите всех.

— Агнесс, вы считаете… я вправе всё это делать и всё это носить? Мне уже очень хочется обратно в мой дом в Массилию, и чтоб самый сложный вопрос — это разбойники на руднике или конкуренты в винограднике.

— Вы вправе, вы должны. Вы несёте имя Викторьенн дальше, и я благодарна вам за это.

Дверь открывается без стука, и все наши запоры просто и аккуратно сняли. Госпожа Жанна с любопытством оглядывает нас обеих и тот разгром, что остался от моего мига неуверенности.

— Всё ли хорошо? Не позвать ли целителя? Агнесс? Викторьенн?

— О нет, Жанна, благодарю вас, мы справились. Мы… хорошо поговорили, — отвечает Агнесс.

Госпожа Жанна усмехается и достаёт откуда-то из внутреннего кармана юбки небольшую флягу и протягивает Агнесс.

— Почему-то я подумала, что вам понадобится.

Агнесс открывает, принюхивается, глотает, передаёт мне. Я тоже нюхаю — что-то крепкое, надо же. Глотаю, внутренности сначала изумляются жидкому огню, потом словно расправляются из комка, в который сжались, во что-то, более приличное.

— Благодарю вас, Жанна, то, что нужно, — Агнесс берёт у меня флягу и возвращает хозяйке, та снова её убирает.

— Думаю, я пришлю Клодину, и она вам поможет. Там готов обед, мне кажется, вам совершенно не помешает ни горячий грибной суп, ни жаркое, ни запечённые цыплячьи ножки, ни груши в меду.

Всё это звучало так хорошо, что у меня аж внутренности откликнулись, но дамы только улыбнулись, обе. Завтрак-то был давно, и с тех пор уже очень много всего случилось.

И когда Клодина поправила наши причёски, привела в порядок зарёванные лица — магией, не иначе, и расправила все заломы и складки на платьях, мы подали друг другу руки и пошли вниз.

— Я благодарна вам за доверие, — тихо сказала Агнесс. — Рассчитывайте на меня всегда и во всём.

— А я благодарна вам за поддержку, — отвечаю. — И тоже готова прийти на помощь, если это будет нужно.

Эмиль смотрел на Викторию и восхищался.

Ни одна из известных ему дам не вела бы беседу с Фрейсине так же спокойно и уверенно. Невероятный контраст формы и содержания… сказал бы он, если бы не знал её тайну. Но он знает, и понимает, что и откуда. Интересно, кто-то ещё задумался — откуда у провинциальной юной вдовушки столько умения держать себя в непростой ситуации? Например, что думает о том прекрасная принцесса Агнесс?

Для него самого известие о том, что Агнесс, оказывается, настоящая мать Викторьенн де ла Шуэтт, оказалось… да нет, не концом света и не чем-то страшным и непоправимым. Конечно, если бы он сначала увидел Викторию, а позже — Агнесс, ничего бы и не было. Но теперь уже — что было, то и было. И он смотрел на них, пришедших вместе к королю, а теперь — сидящих рядышком за столом у Саважей, и видел, что они договорились, сказали друг другу что-то важное. Суть этого важного он, конечно же, постичь не мог, но — порадовался, что дамы договорились и друг другу не враги.

Существовала вероятность, что Виктория узнает от кого-нибудь, что он встречался с Агнесс и упадёт от этого известия в обморок… но ему она казалась минимальной. То есть узнать-то может, языки при дворе болтают хорошо. Но вот что упадёт в обморок — это как раз маловероятно.

Ему самому казалось извращением обсуждать эту ситуацию с любой из дам. Потому что… личное это, у каждого из них троих.

Пока же Виктория сидела рядом с ним за столом, дальше, за ней — принцесса Агнесс, с другой стороны от неё — маркиз де Риньи, и он ей что-то говорил — тихо и с усмешкой. Эмиль прислушался.

— Что вы, принцесса, никакой маг не выстоит перед хорошо обученным некромантом. Понимаете, вам следует только сказать. Я весьма уважал вашу бабушку, и вас уважаю тоже, и, скажем так, проникся вашими обстоятельствами. Если кто-то там, в доме вашего супруга, осмелится вести себя неподобающим образом — вам следует всего лишь сказать об этом. Мы с моим внуком всегда готовы защитить интересы Роганов. В конце концов, Роганы — наши соседи, — негромко рассмеялся маркиз.

Эмиль усмехнулся — иметь во врагах маркиза может только последний глупец, вроде сегодняшнего Фрейсине. Таких не жаль.

— Что, Жанно, возьмёте юного Фрейсине под крыло? Или это сделает Бенедикт? — продолжал тем временем маркиз.

— Придётся, господин маркиз. Мы с Вьевиллем обсудим. Но вы правы, такой бриллиант нужно непременно привлечь на службу. Думаю, его величество говорит с юным Фрейсине примерно о том же.

— Он отправился с вами без возражений? — продолжал расспрашивать маркиз.

— Да, сказал, что ему достаточно слова Саважа, и беспрекословно последовал за мной в портал.

— Ну, хоть объяснили юноше, что к чему, — усмехнулся маркиз.

Эмилю было очень любопытно, чем завершится беседа короля и младшего Фрейсине, но он подумал — будет нужно, узнает. А пока — Виктория. Бледна, видно, что устала, но — держится. И умница, что держится. Значит, сейчас поговорим. Обо всём, о чём сможем.

Гости поднимались из-за стола и откланивались, Агнесс обнимала Викторию и прощалась с ней — кажется, до завтра, Саваж открыл ей портал. А Эмиль взял Викторию за руку.