— Понимаете, я хочу выходить замуж не потому, что нужно спасаться, а потому, что хочу этого сама. Видите разницу?

Вздыхает.

— Вижу.

— Если я приму ваше предложение сейчас, мне самой будет казаться, что я просто воспользовалась вами, чтобы решить свою непростую ситуацию.

— Ничего подобного. Я мужчина, Виктория, и суть этого для меня в том, чтобы помогать там, где можно, спасать там, где можно, и протягивать руку там, где этого достаточно. Просто сейчас помогать вам мне особенно приятно. Потому что вы — самая прекрасная женщина этого мира, и потому что вы отчасти некромант, и потому что вы — это вы.

Слышать эти слова — просто необыкновенно. У меня земля уходит из-под ног и кружится голова. О нет, дома никто не говорил мне ничего даже отдалённо похожего.

— Ох, Эмиль. Дело не в вас, и не в том, что вы для меня недостаточно хороши. Вы для меня прекрасны. Дело в том, что в глубине души у меня сидит убеждение, что одного взаимного увлечения для замужества недостаточно. Нужно… нечто большее.

— И что это?

— Убеждение, что в основе нашего союза что-то такое, что не истреплется со временем. Что мы будем развиваться оба, и поддерживать друга в этом. Что мы будем примерно одинаково представлять себе, как воспитывать наших возможных детей, вы хотите ещё детей, кстати?

— От вас? Хочу, — кивает без малейшей запинки. — А у вас были дети… там?

— Нет, — качаю головой. — Не вышло.

— Вот, а здесь выйдет. Желаете? — он… очень убедителен.

Вообще да, я желала. Мне не выпало материнства дома, ну так нужно пробовать здесь, верно?

— Желаю. Но также желаю, чтобы моим будущим детям ничего не угрожало. Ни герцоги Фрейсине, ни непонятные убийцы. Давайте решим все эти непростые вопросы, а потом вернёмся к этому разговору? Обещаю не принимать никаких брачных предложений ни от кого другого, годится? И носить ваше кольцо. И мне моё тоже не отдавайте тогда. Обменялись — значит, обменялись. И делаем всё, чтобы ускорить… наше совместное будущее.

— Годится, — кивает он. — Что ж, это справедливо, я обещал вам помощь. Сделаем. Теперь я кровно заинтересован в торжестве над всеми вашими врагами.

— И меня это радует, — я дотянулась и поцеловала его.

Он не остался в долгу — наши поцелуи становились всё сильнее и безумнее, и вот уже снова каждое прикосновение обжигает, запах сносит голову, а слова… слова не нужны. Почти никакие. Разумные — точно не нужны, не сейчас. Неразумные же только подстёгивают и вдохновляют, и ещё вопрос, кто из нас знает больше таких вот слов, он или я.

А потом, спустя миг или вечность, он уходит. Как обычно — просто провалившись в тени. И обещает утром дать знать о себе, и ещё что-нибудь, и на завтра придумаем тоже, и всё будет хорошо.

Я же проснулась с этим ощущением — всё будет хорошо. Посмотрела на его кольцо — да, тут, кажется, человеку нужна именно я, и никто другой. Он знает, что я такое, и ему нужно именно это. А моим врагам что нужно? Они-то не знают, что я не вполне то, за что себя выдаю.

Значит, враги обломятся, как мы говорили дома. Вот и всё. Осталось приложить к тому все усилия. Искоренить врагов и спокойно выйти замуж за лучшего из здешних мужчин.

Вика, цель понятна, да? Видна хорошо? Значит, вперёд, убирать все препятствия.

Утром я вспомнила это всё… потянулась к зеркалу. О да, кто-то уже проснулся и пытался меня позвать. Я попыталась тоже, ответа не получила.

Точнее, получила, но не сразу, очень не сразу.

— С добрым утром, дорогая Виктория, — о, кто-то уже не просто проснулся и встал, а вообще при параде.

— И вам, Эмиль, того же. Новости?

— Есть некоторые, и я вам эти новости ещё сегодня представлю, — смеётся он. — Но чуть позже, и обязательно сначала свяжусь. Годится?

— Да, жду вас, — киваю.

А вообще у меня ещё разговор с господином графом. Кажется, я успеваю по времени, только нужно быстро умыться и одеться. Зову Жанну, и с её приходом начинается новый день.

Господин граф уже поджидает меня, и ради нашего разговора я велю подать завтрак в кабинет, а всех остальных кормить в столовой. Тереза хмурится — мол, снова у меня дела, сколько можно-то, одни дела с утра и до поздней ночи. Но я только улыбаюсь — конечно, у меня дела, как иначе-то? Благодаря этим делам мы и живём, ведь так?

И в итоге мы с господином графом размещаемся в кабинете за столом. Нам приносят завтрак и арро, и я запечатываю дверь. Обычным образом — добавляя в последовательность действий смертную силу. Не одолеют и не подслушают, даже самые любознательные.

— Вы хотели о чём-то поговорить.

— Хотел, Викторьенн. Но сначала спрошу — что значит кольцо Гвискара на вашей руке?

Заметил. Ну что, согласилась — теперь объясняй.

— Мы… договорились о возможном будущем супружестве, — божечки, вот как это называется, оказывается.

— О возможном и будущем, значит. И если договорились, то что мешает вам сделать это сейчас и сразу? В этом случае некоторые наши острые вопросы решатся всё равно что сами собой. Будучи виконтессой Гвискар, вы перестанете интересовать Фрейсине.

А вдруг нет, не перестану?

— Мы договорились, что сначала нейтрализуем Фрейсине и выясним, кто и почему убил господина Гаспара. А потом уже и поженимся.

— И кому же из вас двоих пришла в голову эта замечательная идея? — хмурится граф.

— Мне, — с графом можно и нужно быть откровенной.

— Зачем, Викторьенн? — граф качает головой.

— Затем, что у вас тут если жениться, до смерти. Нельзя так — если вдруг что-то не задалось, то разойтись. Поэтому… мне страшно торопиться. А вдруг это ошибка?

Граф смотрит внимательно.

— А… там, — говорит значительно, — вы были замужем?

— Была. Тоже решилась не сразу, и мы прожили с мужем десять лет.

— Дети?

— Нет. Не случилось.

— И чем закончилось?

— Я заболела, а он нашёл другую, моложе, здоровее и красивее.

— И теперь вы тоже опасаетесь, что Гвискар найдёт моложе, здоровее и красивее? — поднимает он бровь.

А я задумываюсь, крепко задумываюсь. И понимаю, что…

— Ну… да.

Вот, я это и сказала. Опять же, кто её знает, эту Викторьенн, отчего она долго не могла забеременеть — от того, что Гаспар был несостоятелен в этом вопросе, или у неё тоже были какие-то свои сложности? И от чего потеряла ребёнка — только от стресса или там что-то ещё? А вдруг у меня и здесь ничего не получится? И тогда прекрасный Гвискар рано или поздно станет менее прекрасным, и подобно господину де Сен-Мишелю, пойдёт искать счастья или любви куда-то там ещё? Или у него уже есть двое прекрасных детей, и ему достаточно, что бы ни случилось?

— Викторьенн, вы знаете историю брака Гвискара? — вдруг спрашивает граф.

— Нет, откуда бы? Он очень мало о том говорит. Я знаю, что у него была жена, и что она умерла в родах, потому что она магом не была, а оба ребёнка оказались некромантами, это у вас тут как-то сложно.

Видимо, какая-то магическая несовместимость, да? Или человеческая? Или как они тут вообще решают эти вопросы? Уж наверное должны уметь решать, в магическом-то мире?

— Тут вопрос в том, как у него появилась эта жена. И на мой взгляд, эта история говорит о Гвискаре больше, чем все его последующие романы, вместе взятые.

Граф говорит — и я узнаю о том, как Эмиль, будучи ещё совсем юным, не смог пройти мимо чужой беды. И как спас девушку, которая стала матерью его детей… и умерла.

— Понимаете ли, ему, думаю, тоже было непросто решиться предложить кому-то брак. Он много лет отклонял всевозможные предложения, а ему предлагали, уж поверьте. Но он всё же решился.

— Он даже объяснил, почему. Потому что мне не страшна смертная сила. А если бы я была обычной — то, наверное, всё было бы иначе.

— Я думаю, Викторьенн, не только поэтому. А просто потому, что он в вас влюбился. И сейчас им движет именно это — его любовь к вам. А всё остальное — вторично, — граф улыбается. — Но тоже важно, конечно же.