— Попробую, — кивнул тот.

— Тем более, если у вас там какие-то счёты.

— На такое дело никаких счетов не хватит. Но я справлюсь, — усмехается Гвискар задорно. — Даже и не думайте, Виктория, мы решим это дело. Конечно, никто из нас не герцог, но среди моих предков кого только не было, уверяю вас, и короли там случались, правда, не франкийские. И предки господина графа тоже велики и могучи, куда там Фрейсине. А кроме титула, у него и нет-то ничего, верите?

И я верю. Мне очень хочется верить, и я верю.

Мужчины договариваются о деталях поисков, я выдыхаю, понимаю, что голодна и интересуюсь, как там обед. А там — за пределами кабинета — и вправду обед, там Тереза, преисполненная любопытства, там молодёжь, и Шарло с Пьером ноют, что раз уж господин граф здесь, мог бы показать им каких-нибудь полезных штук. Граф слышит, смеётся и соглашается — мол, порывы юношества нужно поощрять. Эмиль тоже оживляется, связывается со своими — но они не соглашаются прийти, заняты чем-то у себя дома. Впрочем, появляется Раймон — любопытство победило. А потом и трое младших. И все мы сначала размещаемся за обедом, после обеда же я немного подвисаю — что дальше-то?

Но господин виконт де Гвискар улыбается мне и спрашивает:

— Прекрасная Викторьенн, не уделите ли вы мне малую толику вашего бесценного времени? Есть один очень важный вопрос, который нам бы обсудить.

Я улыбаюсь и киваю. Граф уводит молодёжь, Тереза хмурится, но ничего не говорит, а мы с Гвискаром возвращаемся в кабинет.

Виконт придерживает дверь, позволяя мне войти, закрывает её за нами и бросает защиту. Я тут же с улыбкой бросаю поверх свою.

Меня гложет любопытство — он уже соскучился или там есть что-то ещё? Я даже подозреваю один из вариантов этого «что-то ещё», и смотрю на него, просто смотрю, глаз не свожу. Занимательнейшее зрелище — хорошо сложенный представительный мужчина с хвостом ухоженных волос совершенно нечеловеческого цвета. Отлично выглядит в одежде, а уж без одежды — и того лучше.

И что вы думаете, он тоже не сводил с меня глаз. Стоял, смотрел. Молчал. И было что-то такое в глубине его взгляда, чего я никогда не встречала дома — даже у самых заинтересованных мною мужчин, а таких хватало.

Мы разом двинулись друг к другу.

— Виктория.

— Эмиль.

Сначала его руки уверенно обхватили меня, а мои взлетели ему на шею, пальцы зарылись в те самые серебристые волосы. Потом губы наши встретились, и это было что угодно, только не просто поцелуй, потому что всё нутро моё встрепенулось и перевернулось, и хотелось верить, что с ним всё совершенно так же. И оторвались друг от друга мы очень не сразу.

— Мне будет приятно, если вы будете доверять мне, — вдруг сказал он. — Я понимаю, что не могу требовать от вас доверия, нет у меня такого природного права. И кажется, я пока его не заслужил, раз не случилось само собой. Но нам придётся стоять вместе против некоего противника, и наш противник никак не глупее и не слабее нас с вами. И хуже всего то, что их у нас, кажется, несколько. Будет проще, если оба мы сможем лучше понимать, чем владеем, и что можем противопоставить нашим врагам.

Всё это было совершенно разумно, но…

— Вы о чём, Эмиль? — я подозревала, но пускай он скажет прямо.

— Что за странности с вашей магической силой, Виктория? Вы делаете то, чего никак не должны делать. И некоторые рассказы о случившемся с вами — они тоже таковы, что поверить нелегко.

Я вздохнула.

— Тайное становится явным, да?

— Для тех, кто понимает — да. И мне странно, отчего де Люс не понял. И что думает по этому поводу маркиз де Риньи.

— Маркиз учил меня, — просто сказала я. — Вы спрашивали — чему. А вот.

— Невероятно. Но это невероятное стоит сейчас передо мной, да что там, я держу это невероятное в объятьях. Что с вами случилось, Виктория, и что вы вообще такое?

Я высвобождаюсь из его рук, потому что вблизи мозги отказывают, и снова опускаюсь в своё кресло у окна. За ним закат. Момент истины — да? Вика, ты готова довериться ещё одному человеку? Граф и маркиз — понятно, там не довериться стало бы большой ошибкой, хоть в моменте понять это было совершенно невозможно, и я изрядно сомневалась. А тут что делать? Вроде бы правильно доверять мужчине, с которым ложишься в постель, и который обещал тебе помогать. Но вся прошлая жизнь говорит о том, что самые-самые тайны мужику доверять нельзя. Потому что если он захочет потом свободы, а ты ещё нет, то он всё использует против тебя, и что можно, и что не можно. Эй, вы, там, в высших сферах, или где вы там, в общем, те, кто засунул меня сюда и не приложил никакой инструкции, помогите, что ли? Как поступить? Сказать? Или нет?

Если нет, и я сейчас отболтаюсь и отмахаюсь ресницами, чует моё сердце — роману нашему тоже конец. Потому что неправильно это — в постель ложусь, помощь принимаю, а сама что в ответ?

Ну и насчёт стоять вместе против врага — он тоже правильно сказал. Стоять, и вместе, и я не исключаю, что насмерть, если меня снова захотят убрать из расклада. А сама я не справлюсь. Просто потому, что не знаю тонкостей здешних раскладов. О чём-то я узнала, конечно, я здесь уже семь месяцев. Но то и дело возникает что-то ещё, остающееся непонятным до конца потому, что я родилась не здесь. Не впитала с детства ни магические тонкости, ни сословные предрассудки. Поэтому…

Он всё ещё стоял и смотрел на меня. Я кивнула ему на кресло напротив, в котором сидели обычно господин граф или господин Фабиан.

— Вы решились на что-то, я вижу, — и глаз-то не сводит.

— Почти, — усмехаюсь.

— Виктория, я обещаю вам ни при каких условиях не разглашать вашей тайны, — сказал он, добыл откуда-то кинжал, проткнул палец и распылил в воздухе капли крови.

Теперь придётся говорить, деваться некуда.

— Принимается, — кивнула я ему.

— И я слушаю вас.

Как сказать-то?

— Наверное, проще всего начать с того, что я не совсем Викторьенн де ла Шуэтт. Тело — её. Но я — другой человек. Она, наверное, не отбила бы наследство и не взялась бы продолжать дело, если бы осталась жива. Но она бы согласилась на предложение Фрейсине… скорее всего, потому что для неё в нём не было бы ничего неприятного, кроме его персоны. И… она была влюблена в вас, — я смотрела на него и не дышала.

Осознала, начала дышать.

— Вы сказали — если бы осталась жива. Что случилось с госпожой дела Шуэтт?

— Она умерла. Сразу после того самого нападения — потеряла ребёнка на довольно раннем сроке беременности и умерла сама. А я тоже умерла, но — далеко отсюда. За много-много миров и лет. И некая сущность переместила меня сюда. И пообещала здоровье и много возможностей. И… не обманула. Так и есть. Я снова жива, здорова, я внезапно маг, меня учат прекрасные преподаватели. Но тот факт, что мы обе умерли — частично умерли, и Викторьенн, и я — позволяет мне черпать силу ещё и с той стороны. Я сначала не понимала, что это такое вообще, а потом не понимала, что это ненормально и противоречит здешним правилам. Потом господин граф обратил моё внимание на странности. Монтадор приметил их. А маркиз де Риньи смог объяснить. У него в семье был какой-то похожий случай несколько поколений назад. А господин граф рассказал о какой-то древней королеве далеко на юге, она тоже была способна на что-то подобное. И в итоге я могу добавить смертной силы к любому подвластному мне магическому действию. И я делаю это. А если меня испугать, то реагирую мгновенно… и насмерть. Так умер разбойник Гризо и ещё один разбойник — на руднике.

Ну вот, я и призналась. И… что теперь?

Он поднялся, подошёл, взял мои руки в свои, поставил меня на ноги и обнял.

— Вы самая-самая. И вообразить не могу, что вы видели и знаете. Благодарю вас за доверие, Виктория.

— Почти все мои знания и умения здесь непригодны. Но кое-что работает и дома, и тут.

— Где ваш дом, Виктория?

— Очень далеко. Думаю, я никогда его не увижу, но буду всегда помнить. Я не знаю, почему так, и почему я живу вторую жизнь на месте Викторьенн — я не знаю тоже.