— Если нам суждено об этом узнать — то и узнаем. Непременно узнаем. А нет — так и нет. У нас множество более насущных вещей — герцог вот, убийцы ваши, да и просто мы с вами — вот честно, я рассчитываю на продолжение сегодняшней ночи, — улыбка его так и искрилась, и глядя на ту улыбку, я думала — всё правильно, так и нужно.

Я рассказала свою тайну, и мир не рухнул. Живём дальше?

Кто первый поцеловал другого? Ай, не важно. Важно, что тайна ничего не разрушила, и мы продолжаем. Всё продолжаем. И любить, и побеждать.

И откуда она взялась, такая, на его пути?

Эмиль смотрел на Викторию, чья голова покоилась на сгибе его руки, и не мог отвести взгляда. Потому что… хотелось-то не просто смотреть, а хватать, держать, тащить в замок и не выпускать оттуда никуда. Потому что чудо из чудес, и спасибо господу, что довелось встретить, и отпускать никак нельзя.

Маг-универсал, который отчасти некромант?

Расскажи ему кто такое, он бы только посмеялся. А тут и сам он видел, и рассказы слышал, а после и господин граф подтвердил, что такое возможно. И ещё бы поговорить с маркизом де Риньи, тоже любопытно — что скажет.

Но любопытно с теоретической, так сказать, стороны. А с практической Эмиль не был намерен отпускать от себя прекрасную Викторию — потому что где он ещё найдёт такую?

Уж конечно, в юности он мечтал, что встретит в пару себе деву-некроманта. Но их не встречалось, ни в Академии, ни в свете, совсем. Маркиз говорил — редкость несусветная. Сыну его удалось взять в жёны деву-некроманта, но там вышла трагическая случайность и оба погибли, Анатоль был ещё весьма мал. О женщинах-некромантах рассказывали истории — что они были могущественны и сильны. И уж конечно, Эмиль упивался картинами своего грядущего могущества и рисовал в мечтах самую прекрасную на свете деву сходной силы рядом с собой.

Правда, жизнь повернулась совсем другой стороной. Сначала он встретил Мари, и не смог оставить её в беде. А потом, когда маркиз, бывший в тот момент его опекуном, утряс все формальности, Эмиль взял Мари в жёны — чтобы окончательно защитить от преследований со стороны её кузенов Шапсалей. С тем, который учился вместе с Эмилем на одном курсе, они потом до самого выпуска ни словом не перемолвились, кажется. Не о чем было. И о смерти Мари Эмиль ему тоже не сказал, наверное — сами узнали как-нибудь.

И если бы Эмиль знал, что рождение младенцев, одарённых смертной силой, будет стоить Мари жизни… Да он не знал, что бы сделал. Потому что, правду сказать, они и подумать о таком исходе не могли. Да, мать Мари тоже скончалась в попытке родить близнецов, но там рядом не оказалось целителя, и не спасли ни мать, ни детей. У Эмиля целитель был, да не простой, а один из де ла Моттов, маркиз договорился, потому что — мало ли, как бывает. И поэтому хотя бы детей спасли, а то Эмиль бы так и жил на свете один-одинёшенек.

И в те первые дни только корзина с младенцами держала его в рассудке. Потому что… столько всего, и такой финал?

Сначала его чуть не отчислили из Академии — потому что сначала учиться, а потом уже жениться, это непреложное правило. А Шапсали нажаловались на него и ректору, и королю — мол, самоуправствует, непорядок это. Мари трепетала, потому что ей то и дело писали письма с требованиями вернуться в их дом, потому что как это вообще — была и сбежала с первым попавшимся некромантом? Эмиль так и не понял, почему нельзя смириться с тем, что не нужно больше заботиться о человеке, который вас так раздражал одним своим существованием. Но — Шапсали не смирились. А когда узнали, что целители выправили Мари ногу и она перестала хромать — и вовсе озверели, попытались подослать людей, чтобы на неё напали прямо на столичной улице.

Правда, об этом стало известно, маркиз, не задумываясь, рассказал королю. История получила огласку в свете, и Шапсали неожиданно оказались на острие сплетен — как же, должны были заботиться о сироте, а на самом деле били её, заставляли выполнять работу по дому и присматривать за младшими детьми. Король даже отправил старшего Шапсаля в поместье — с глаз долой. Впрочем, защитники у него тоже нашлись, и кстати, одним из них оказался небезызвестный Фрейсине, потому что глава семьи, как все они говорили, должен быть волен в жизни и смерти тех, кто находится под его рукой. Правда, это тоже не слишком-то понравилось королю, потому что лишь он волен в жизни и смерти подданных, а никак не мелкие дворяне. Но слухи ходили, и сплетничали о Шапсалях и том, что творилось у них в замке, много и со вкусом.

За Эмиля и Мари стеной встал маркиз де Риньи. И уговорил сильных мира сего смягчиться, и в виде исключения дозволить венчание — потому что, говорил он, обещание мага должно быть выполнено во что бы то ни стало. И сам лично явился к старшему Шапсалю и грозно спросил — а что там с приданым? Не должна девица идти в дом мужа в одном платье! Шапсаль поскрипел зубами, но согласился отдать то, что, оказывается, принадлежало Мари, не такой уж она и нищей была — немного денег, оставшихся от продажи владений отца, украшения матери.

И потом уже Эмиля с Мари обвенчали в часовне Зелёного замка, и жили они дальше в городском доме де Риньи. Эмиль учился в Академии, Мари занималась тем домом. А потом оказалось, что она в тягости, и граф де ла Мотт предположил, что младенцев два, и роды случились раньше срока, и оказалось, что Эмиль снова один на свете… нет, не один. У него есть дети, они совсем малы, о них нужно заботиться. Он сам не сумеет, нужно найти тех, кто справится.

Кормилица — девушка из владений де Риньи, родившая без мужа и искавшая какое-никакое место. Чуть после — няньки, а потом и воспитатели. Луи и Луиз жили в замке, было им там хорошо и вольготно, а Эмиль навещал их при каждой возможности, потому что оба они — это всё, что осталось у него от того призрака семейной жизни, который он себе когда-то намечтал.

И уж конечно, никакой другой жены он себе больше не взял. О нет, желающие были. И родители юных девиц, готовые отдать дочь некроманту, и вдовушки. Но — все они были простецами, про-сте-ца-ми. И когда тот же маркиз говорил Эмилю — мол, женись уже, детям нужна если не мать, то мачеха — тот только усмехался и спрашивал, отчего же сам маркиз воспитывает внука один-одинёнешек. А сказать вслух о том, что ещё одной смерти он уже не перенесёт, язык не поворачивался.

Поначалу ещё хотелось убить Шапсалей, обоих. Потому что если бы не они, Мари бы никогда не стала его женой. И не умерла. Но останься она у них — кто знает, сколько бы прожила, с таким-то отношением.

Когда он услышал о том, что у де ла Шуэтта умерли три жены, и вдовеет только четвёртая, то очень удивился — вот ведь непробиваемый человек. А когда оказалось, что эта четвёртая мало того, что маг, так ещё и совершенно уникальный маг — понял, что это судьба.

Правда, предстояло ещё объяснить Виктории, что она, собственно, судьба. И что-то она скажет в ответ? Значит, не будем торопиться, будем помогать во всех её делах — от сердца и изо всех возможных сил.

Фрейсине? Ничего ему не достанется. Обойдётся без Виктории.

Неведомые пока убийцы? Ну так ниточки уже есть, найдём и в живых не оставим.

Победим её врагов… и пусть у неё всё будет хорошо.

Потому что если у неё всё будет хорошо, то и у него, Эмиля, тоже.

Наутро первой меня поймала Тереза. Накануне мы виделись только за обеденным столом, а возможности перемолвиться словом наедине не выпало. И теперь она только лишь прослышала, что я проснулась и встаю, тут же прибежала ко мне.

— Викторьенн! Я уж думала, лопну от любопытства! А ты вчера весь день провела с господином графом и виконтом!

— Так вышло, — вздыхаю, улыбаюсь. — Нам нужно было многое обсудить.

Вот именно, многое. И тебе этого никак не нужно знать, вот совсем не нужно.

— Расскажи! Что произошло? Что хотел от тебя герцог? Он был такой злющий, когда уходил, и когда ты ушла от Монгранов, все только и обсуждали ваш с ним разговор!