Даша, закончив наводить идеальный порядок на своём рабочем месте, вытерла руки о белоснежный фартук и подошла к стойке, где Настя, щёлкая на калькуляторе, подбивала дневную выручку.

– Ты только посмотри на него, – заговорщицки шепнула она, незаметно кивнув в сторону Игоря. – Первый раз вижу, чтобы кто‑то так азартно смотрел в бумажки. У него такой вид, будто он не смету составляет, а разрабатывает план по захвату мира.

– Сама в шоке, – тихо хихикнула Настя, не отрываясь от счётов. – Обычно его от одного вида накладных тошнит. Говорит, что бухгалтерия убивает в нём художника. А тут, гляди‑ка, проснулся гений инженерной мысли. Помню, как он пытался починить старый тостер, так у нас пробки по всему дому выбило.

Но Даша уже не слушала. Она мечтательно прикусила нижнюю губу, не отрывая восхищённого взгляда от напряжённой фигуры Игоря. Ей нравилось, как тусклый свет кухонной лампы очерчивал его склонённый профиль, как резкая тень ложилась на скулы, делая его лицо строже, мужественнее и старше.

– Знаешь, – её голос стал тише, в нём появились какие‑то новые, хрипловатые нотки, – когда он вот такой… серьёзный, от него просто глаз не отвести. В нём столько скрытой силы… Он будто взглядом дыры в этих бумажках прожигает. Прямо… вызывающе. Настоящий мужчина.

Настя громко фыркнула, едва успев прикрыть рот ладонью, чтобы не расхохотаться в голос.

– Ой, Даш, я не могу! Нашла в ком мужчину. Это же Игорь! Мой брат‑растяпа, который до недавнего времени даже яичницу умудрялся сжечь вместе со сковородкой.

Но Даша, казалось, пропустила её слова мимо ушей. С лёгкой, почти кошачьей грацией она оттолкнулась от стойки и, ни капли не смущаясь, направилась прямо к Игорю. Она подошла к нему со спины, тихо, на цыпочках, словно хищница, подкрадывающаяся к добыче.

– Шеф, помощь не нужна? – женский голос прозвучал мягким бархатом, но всё равно заставил меня вздрогнуть от неожиданности. – Может, подержать что‑нибудь? Линейку там или… твой карандаш?

Не дожидаясь ответа, Даша (кто же ещё?) уверенно положила ладонь мне на плечо, якобы для того, чтобы получше рассмотреть замысловатый чертёж. Она чуть наклонилась вперёд, и несколько огненно‑рыжих прядей, выбившихся из её тугой косы, скользнули по моей щеке, коснувшись кожи лёгким, щекочущим шёлком.

Я замер, превратившись в соляной столб. Всё моё тело мгновенно отреагировало на это простое, невинное прикосновение. Мой мозг, холодный мозг шеф‑повара Арсения Вольского, ещё пытался цепляться за цифры и линии на бумаге, но тело двадцатидвухлетнего Игоря Белославова уже взбунтовалось и жило своей, совершенно отдельной жизнью.

По спине, от самого затылка до поясницы, пробежала горячая, колючая волна, похожая на электрический разряд. Сердце споткнулось, пропустило удар, а потом забилось с удвоенной силой, гулко стуча в рёбра. Я оторвался от своих расчётов и резко поднял на неё глаза, в которых ещё плескались отблески формул, но уже зарождалась паника.

– Я… нет, спасибо, – мой голос прозвучал сдавленно и хрипло, совсем не так уверенно и властно, как я привык. – Я почти закончил.

Судя по всему, Даша увидела всё: и то, как я вздрогнул, и то, как на секунду растерялся, словно пойманный на месте преступления школьник, и то, как мои зрачки на мгновение расширились. Довольная произведённым эффектом, она убрала руку и одарила меня своей самой ослепительной, обезоруживающей улыбкой.

– Ну, смотри, шеф, – она озорно подмигнула мне. – Если что, я тут, рядом.

С этими словами она легко развернулась и, покачивая бёдрами, вернулась к Насте, оставив меня в состоянии полного и абсолютного замешательства. Я провожал её долгим взглядом, потом снова уставился на свои чертежи, но цифры и линии теперь расплывались, превращаясь в бессмысленную мешанину. Я медленно коснулся щеки, которой коснулись её волосы, и с глухим раздражением почувствовал, что кожа всё ещё горит.

Какого дьявола⁈ Что за ребячество⁈ – мысленно взревел я, проклиная гормоны и юность этого тела, но оно всё ещё отбивало бешеный ритм где‑то в районе кадыка, а щека, по которой случайно скользнула рыжая прядь Дашиных волос, полыхала огнём. Я провёл по ней ладонью, пытаясь стереть это дурацкое, фантомное ощущение, но, кажется, стало только хуже.

Соберись, Арсений, ты же не школьник! – мысленно рявкнул я на самого себя. Но это упрямое тело, полное гормонов и юношеского идиотизма, напрочь отказывалось слушать приказы сорокалетнего разума.

– Всё, представление окончено, – бросил я в сторону тёмного угла под стеллажом с крупами. – Можешь вылезать, критик.

Наступила тишина. Затем из‑за мешка с мукой послышалось деловитое шуршание, и на свет показалась знакомая наглая серая морда с длиннющими усами. Рат придирчиво обнюхал воздух, отряхнул лапки, словно только что вылез из пыльного погреба, и убедился, что мы действительно остались одни. Одним лёгким, почти невесомым прыжком он заскочил на стол. Приземлился абсолютно бесшумно, как заправский ниндзя, и уселся прямо на стопку моих чертежей, приняв вид строгого ревизора, прибывшего с внезапной проверкой.

– Ну и кашу ты заварил, шеф, – протянул он, брезгливо подцепив когтем край одного из листов. – Вся кухня в какой‑то макулатуре. Я уж было подумал, ты решил наклеить это на стены вместо обоев. Что за очередной гениальный план созрел в твоей беспокойной голове?

– Этот план ещё более гениальный, чем ты можешь себе вообразить, – заверил я, проигнорировав его вечную язвительность. Я аккуратно отодвинул его пушистый зад в сторону и подсунул ему под самый нос главный чертёж – схему моего будущего кулинарного чуда. – Я собираюсь устроить такое шоу, которое горожане до конца жизни не забудут. Я построю передвижную печь.

Рат скептически дёрнул усом.

– Печь? На колёсиках? Потрясающе. Ты только что изобрёл тележку с горячими углями. Торговцы на рынке делают так уже лет сто.

– Хорошо, это не совсем печь! – поправил самого себя я, и в моём голосе зазвенел азарт, который я уже не мог и не хотел сдерживать. Я ткнул пальцем в схему, заставляя его смотреть. – Смотри сюда, грызун ты неблагодарный! Вот это, – я обвёл нижний ярус конструкции, – основная топка. Здесь будет настоящее адское пекло, жар под тысячу градусов. Над ней – вот эта огромная рифлёная жаровня для мяса и овощей. Чуть в стороне место для наших казанов с соусами и супами. А сбоку, видишь эту пристройку? Это полноценная двухъярусная коптильня для свиных рёбрышек и домашних колбасок. Это не печь. Это настоящий кулинарный линкор! Мобильная крепость вкуса! Я назвал его… Царь‑Мангал! Конечно, ещё много чего надо доработать и додумать. Но в целом…

Я с триумфом откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и уставился на крысу. Рат молчал. Вся его напускная ирония куда‑то испарилась. Он наклонил свою маленькую голову и долго, очень долго, с какой‑то невероятной, почти научной сосредоточенностью разглядывал мой чертёж. Его длинные усы мелко подрагивали, шевелясь в такт его напряжённым мыслям. Он водил кончиком носа по линиям, будто пытался унюхать запах раскалённого металла и ароматного дыма, который ещё даже не существовал в реальности.

А потом произошло нечто совершенно необъяснимое.

Из его приоткрытой пасти вырвался тонкий, пронзительный и на удивление мелодичный свист. Не крысиный писк, не испуганный визг, а самый настоящий, человеческий, восхищённый свист.

Он, кажется, и сам от этого обалдел. Мгновенно замолчал и несколько раз растерянно моргнул глазками‑бусинками, словно не мог поверить в то, что только что сотворил.

– Ого, – наконец выдавил он, и в его голосе слышалось неподдельное, чистое изумление. – А я и не знал, что так умею. Только что научился, представляешь?

Он снова перевёл взгляд с чертежа на меня, и в его глазах я впервые увидел не привычную насмешку или скепсис, а искреннее восхищение.

– Твоя адская железяка, шеф, – проговорил он, уважительно постучав когтем по бумаге, – похоже, способна на настоящие чудеса. Если уж она научила старую крысу свистеть от восторга, то я боюсь даже представить, что она сделает с жителями этого сонного городишки. – Правда, есть небольшой нюанс.