Но для этого мне необходимы были знакомые, которые будут поддерживать врага за ноги, пока я его башкой стучу в новую дверь возможностей. И да, я начинаю с нуля, но это даже интересно.

Мужики обсуждали планы на завтра, жаловались на жён, которые требуют новые платья к престольному празднику, делились байками из своей работы. Фёдор рассказывал, как вчера подковывал норовистого жеребца, который чуть копытом по голове не заехал. Мельник жаловался на крыс, которые повадились таскать зерно из амбара. Рыбак молчал, изредка вставляя короткие реплики.

Я слушал и понимал — вот она, настоящая мужская дружба. Без пафоса и красивых слов. Когда можно просто сидеть, играть в карты, пить квас и знать, что рядом люди, на которых можно положиться.

— Эй, повар, задумался? — окликнул меня голос Фёдора. — Твой ход давно был.

Я взглянул на свои карты, улыбнулся и уверенно выложил на стол козырного туза. Мужики одобрительно загудели и застучали кружками по столу. Похоже, я всё делал правильно. Медленно, но верно становился в Зареченске своим человеком.

После нескольких партий хмельной домашний квас уже приятно кружил всем головы. В тесной каморке воздух густел от табачного дыма и мужского смеха. Я чувствовал себя вполне комфортно в этой компании — до тех пор, пока не заметил мрачнеющее лицо тракториста Гриши.

Здоровенный мужик с красным, обветренным лицом уже дважды остался с полной рукой карт после моих удачных ходов. Каждая моя победа словно добавляла угольков в костёр его недовольства.

— Ишь ты, какой прыткий, — пробурчал он, косо поглядывая на меня поверх своих карт. Голос у него был хриплый, недружелюбный. — И повар, и кузнец, и в карты-то тебе везёт… Прям не человек, а золотой червонец какой-то.

Он сделал паузу, потом добавил с плохо скрытой злобой:

— Небось и девок наших всех скоро себе заберёшь?

Воздух в каморке сразу стал гуще. Я почувствовал, как остальные напряглись. Мельник сжался в углу, рыбак замер над своими картами. Даже Степан перестал улыбаться.

— Так они ж не твои, Гриш, чего ты переживаешь? — спокойно ответил я, с лёгкой усмешкой подбрасывая ему пиковую даму.

Знал, что у него нет на неё ответа. И действительно — Гриша побагровел ещё сильнее. Карты в его ручищах затрещали от напряжения.

— Ты мне не дерзи, поварёнок! — рявкнул он и с такой силой стукнул кулаком по столу, что жбан с квасом подпрыгнул и чуть не опрокинулся. — Может, выйдем, поговорим по-мужски? А то что-то ты больно умный для своих лет!

Тишина упала на каморку, словно тяжёлое одеяло. Мельник вжал голову в плечи, будто ожидая удара. Рыбак превратился в статую, боясь шелохнуться. Степан смотрел на меня с беспокойством — видно, не хотел, чтобы его гость попал в неприятности. Суровый Фёдор нахмурился так, что его тёмные брови сошлись на переносице мрачной тучей.

Все ждали моей реакции.

А я не изменился в лице. Откинулся на спинку стула, сохраняя расслабленную позу, и лишь усмехнулся. В этот момент я вспомнил свою прошлую жизнь — сколько раз приходилось гасить конфликты на кухне, где эмоции кипели не хуже, чем в этой каморке.

— Григорий, ну зачем же выходить? — произнёс я спокойно, даже с лёгкой ленцой в голосе. — Тут тепло, квас вкусный, компания приятная. Да и что мы там, на улице, не видели?

Я сделал паузу, давая словам повисеть в воздухе, потом продолжил с той же невозмутимостью:

— А знаете мужики, — я обвёл всех весёлым взглядом, — Гриша прав. Девок я у вас всё-таки уведу. Больно красивые они у вас.

— Че-е-его? — непонимающе протянул мельник, косясь на меня недобрым взором. — Игорёк, ты говори-говори, но не заговаривайся. А то ведь…

— Нет, нет, — мягко перебил я его. — Я всегда хотел жить по чести, поэтому девок, — снова посмотрел на Григория, — верну Грише, чтобы ему тоже было приятно. Это ведь по-мужицки, верно?

И с этими словами я подбросил Григорию все четыре дамы из колоды.

— Вот, надеюсь, теперь никаких обид?

Секунду в каморке висела гробовая тишина. Все словно забыли, как дышать. А потом помещение взорвалось таким дружным, раскатистым хохотом, что с потолка посыпалась вековая пыль.

Степан хохотал до слёз, хлопая себя по коленям и качаясь на стуле. Мельник и рыбак, сбросив с себя страх, гоготали так, что утирали выступившие слёзы рукавами рубах. Даже суровый Фёдор не сдержался — его лицо расплылось в широкой, доброй улыбке, и он качал головой, явно одобряя мою находчивость.

— Ох, не могу! — задыхался Степан. — Игорь, ну ты, парниша, даёшь! «Девок верну»… Ох, умора!

Гриша сидел красный как варёный рак, не зная, куда деть глаза. Ему хотелось злиться, но смех товарищей действовал отрезвляюще. Он был выставлен в глупом свете, но не унижен до конца. Я не дал ему повода для драки, не оскорбил его напрямую, а просто ловко перевёл его агрессию в шутку. Показал, что моя уверенность — не в размере кулаков, а в работе головы.

— Молодец, Игорь, — тепло сказал Степан, когда смех наконец начал утихать. Он хлопнул меня по плечу с искренним уважением. — Голова у тебя работает не только для того, чтобы шапку носить. Уважаю.

— И то верно, — поддержал его рыбак, всё ещё посмеиваясь. — Ловко ты с нашими девками-то!

Гриша что-то неразборчиво пробурчал себе под нос, с досадой забрал дам (при этом я заметил, что его губы тоже тронула улыбка) и больше до самого конца вечера в разговоры не вступал. Только угрюмо сопел и хмуро разглядывал свои карты.

Игра продолжилась, но атмосфера в каморке неуловимо изменилась. Если раньше я был просто «поваром, которого привёл Степан», то теперь стал своим парнем. Парнем, который умеет за себя постоять, не марая рук и не портя хорошую компанию.

Остальные стали обращаться ко мне проще, без прежней настороженности. Шутили, продолжали травить байки, а иногда и спрашивали совета. Я чувствовал, как с каждой минутой всё крепче врастаю в эту компанию, в эту жизнь.

В этой маленькой победе без единого удара, без грубых слов и угроз было больше настоящей силы, чем в любой уличной драке. Я не просто избежал конфликта — я закрепил свой авторитет. И сделал это по своим правилам, оставаясь верным себе.

Когда вечер подходил к концу, и мы начали собираться домой, Степан задержал меня у порога.

— Знаешь, Игорь, — сказал он негромко, чтобы не слышали остальные, — сегодня ты показал себя настоящим мужиком. Не всякий сумел бы стерпеть и не махать кулаками.

Я пожал плечами, но внутри чувствовал удовлетворение. Ещё один шаг к тому, чтобы стать в этом мире не чужаком, а своим.

В середине дня в «Очаге» царила та особенная тишина, которая бывает только между обедом и ужином. Я стоял за стойкой и методично счищал чешую с карпа — крупного, серебристого красавца, которого собирался превратить в нечто волшебное к вечеру. Нож в моих руках двигался ловко и уверенно, словно всю жизнь я только тем и занимался, что потрошил рыбу.

Настя сидела напротив и перебирала гречку. Её пальцы порхали между зёрнышек так быстро, что я едва успевал следить. Мы болтали о всякой ерунде — о погоде, о том, что завтра нужно купить муки, о соседской кошке, которая повадилась воровать с нашего крыльца остатки еды.

— А помнишь, как ты в детстве боялся этой кошки? — смеялась Настя. — Кричал, что она тебя съест.

Я улыбнулся, не поднимая головы от рыбы. Конечно, я не помнил. Но зачем портить сестре настроение?

Дверь тихонько скрипнула. На пороге появилась бабушка Марфа — наша соседка, крошечная старушка с глазами цвета выцветшего неба и руками, которые дрожали, словно осенние листья на ветру. Она стояла у входа и мялась, явно не решаясь войти.

— Игорёк, сынок, — начала она дрожащим голосом, теребя край потёртой шали. — Не хотела беспокоить, но больше некого попросить. Мой старенький «Рекорд» совсем сдох.

Я отложил нож и вытер руки о фартук. Я ведь говорил, что отец меня многому научил в деревне? А вот когда мы перебрались в посёлок городского типа (по сути, та же деревня, только с большими домами) он взялся за меня с ещё большим рвением. И вот тогда я познакомился и с электроникой. Правда достаточно допотопной.