Я снова посмотрел прямо в глаза Петрову.

– Я хочу, чтобы все видели: в моей еде нет ничего, кроме правды. И качественных продуктов.

Петров медленно, с достоинством, кивнул. Он всё понял.

– Разумно, господин Белославов, – басовито произнёс он, выпрямляя спину. – Очень разумно. Рядовой!

Два дюжих полицейских, тут же подошли к столу. Петров кивнул на тарелку.

– Упаковать как вещественное доказательство. Со всеми протоколами, как положено. Отправьте в городскую лабораторию. Чтобы завтра к утру у меня на столе лежал полный отчёт о составе.

Полицейские, не говоря ни слова, достали специальный металлический контейнер. Один из них, аккуратно, вынул оттуда несколько герметичных пластиковых пакетов и щипчиками упаковал в них блюдо, а уже пакетики вернул в контейнер. Щёлкнули тяжёлые замки.

Я видел, как переглядываются гости, слышал их шёпот. Этот ход произвёл на них даже большее впечатление, чем бегство Фатимы. Я публично, перед лицом закона и власти, показал, что мне нечего скрывать. Сам потребовал проверки, опередив любые возможные нападки.

Ищите, – мысленно усмехнулся я, глядя на удаляющихся стражников. – Ищите яд, проклятья, что угодно. Вы найдёте только баранину и травы. И когда вы это объявите, все в городе будут знать, что старая карга просто слетела с катушек на ровном месте. Прямо у всех на глазах. Шах и мат, старая ведьма.

Напряжение в зале тут же спало, словно кто‑то открыл форточку в душной комнате. Гости снова загомонили, но теперь темой их разговоров был не позор Алиевой, а моя дерзкая уверенность. Я снова стал радушным хозяином, разливал вино, улыбался и принимал комплименты. Вечер был спасён. А репутация Фатимы – уничтожена.

Воскресное утро встретило меня тишиной. После вчерашнего представления я чувствовал себя до жути уставшим, но чертовски довольным. Я, как обычно, пришёл на кухню раньше всех, чтобы спокойно спланировать день. Воскресенье всегда было загруженным днём недели, и я хотел быть готовым.

Я сидел за столом, листая тетрадь с заказами, когда в кухню тихо, словно мышка, вошла Настя. Поднял голову и удивлённо моргнул. Она выглядела как‑то… по‑другому. На ней было простое, но очень милое ситцевое платье в мелкий цветочек. Она не смотрела мне в глаза, стояла, переминаясь с ноги на ногу, и теребила край своего чистого, ещё ничем не заляпанного фартука.

– Игорь… – начала она тихо и тут же запнулась. На щеках у неё проступил лёгкий румянец. – Я хотела тебя попросить…

– Что такое? – я отложил тетрадь. Первая мысль – опять что‑то с продуктами. – Поставщик молока не приехал?

– Нет‑нет, всё в порядке! – она торопливо замотала головой. – Я… можно мне сегодня выходной?

Я замер. Выходной? В воскресенье? Я уже открыл было рот, чтобы строго, как и положено шефу, объяснить ей, что это совершенно невозможно. Что у нас почти полная посадка по выходным, что Даша с Вовчиком одни не справятся, что это безответственно…

Но тут я по‑настоящему посмотрел на неё. На её сияющие глаза. Таким тихим, счастливым светом, какого я не видел у неё, кажется, никогда. И этот румянец на щеках… В моей сорокалетней голове что‑то щёлкнуло. Все кусочки пазла мгновенно сложились в одну простую и очевидную картину.

Свидание. Сто процентов, – констатировал мой внутренний циник.

Первой мыслью было что‑то вроде отцовского возмущения. Какое свидание? Куда? С кем? Она же совсем ещё ребёнок! Я должен её защищать, оберегать, а не отпускать непонятно с кем!

Но вторая мысль, более трезвая и взрослая, тут же оборвала первую.

Стоп. Успокойся. Она не ребёнок. Эта девочка тащила на себе этот кабак и долги, пока ты валялся в отключке. Она пережила смерть отца, наезды бандитов, магические атаки… Она заслужила право на счастье. Господи, звучит пафосно, как в дешёвом романе. Но ведь так и есть. Она заслужила хотя бы один день для себя.

Я снова посмотрел на неё – смущённую, испуганную, но такую решительную в своей просьбе. И на моём лице сама собой появилась улыбка. Мягкая, немного усталая, но искренняя.

– А я могу узнать, что за неожиданная встреча? – с улыбкой поинтересовался я.

– Ну‑у‑у… – смущённо протянула сестрица. – Есть один парень… мой одноклассник. Ты его, возможно, помнишь, Кирилл Ковалёв. Хороший парень и…

Она что‑то ещё говорила, но я слушал в пол уха. Во мне боролись два чувства. С одной стороны, я понимал, что нам в такое время лучше не разбредаться, учитывая, что Фатима и её шакалы бродят повсюду. К тому же прошлый Игорь, может, и помнил этого самого Ковалёва, но я никак не мог добраться в воспоминаниях своего нового тела до него. С другой, что нам теперь делать? Сидеть взаперти под семью замками? Так Фатима ночью сожжёт нас к чёртовой матери, как это было в моём сне. Да и потом, сейчас день, Настя знакома с этим Кириллом уже давно, надо быть полным придурком, чтобы хоть как‑то постараться навредить сестрице. Тем более, весь город за нас.

– Конечно, Настюш, – сказал я тихо. – Конечно, можно. Иди, отдыхай.

Она не поверила своим ушам. Её глаза округлились. Она, видимо, готовилась к долгой битве, к уговорам, спорам и слезам. А я сдался без боя. Ну, практически.

– Правда? – прошептала она. – Но… как же вы? Заказы… полная посадка…

– Мы справимся, – уверенно сказал я, хотя понятия не имел, как именно. – Не переживай. Иди. Но с одним условием, – я хитро прищурился. – Встреча должна быть в людном месте, чтобы никто не мог выкинуть какой‑то финт. Будешь на людях, я буду меньше о тебе беспокоиться.

Она секунду смотрела на меня, а потом, не выдержав, бросилась мне на шею. Просто обняла крепко‑крепко, уткнувшись носом мне в плечо.

– Спасибо, братик! Спасибо!

И, не сказав больше ни слова, вылетела из кухни, оставив меня одного в компании остывающего кофе и своих мыслей. Я сидел и смотрел в окно, за которым начинался новый, солнечный день. И чувствовал не тревогу за будущее, а какую‑то тихую, светлую грусть. Моя сестрёнка взрослела. И я был рад, что могу подарить ей хотя бы один счастливый день.

Я вздохнул, посмотрел на длинный список дел и хмыкнул.

– Ладно. Справимся. Куда мы денемся.

Воскресенье без Насти – это катастрофа. Представьте, будто вы пытаетесь дирижировать оркестром, в котором первая скрипка решила взять отгул, а её место заняли два практиканта с треугольниками. Кухня превратилась в бурлящий котёл хаоса. Зал гудел так, будто там раздавали бесплатное золото, а не мои фирменные «Охотничьи» котлеты.

Я чувствовал себя осьминогом, которому отчаянно не хватает ещё пары‑тройки щупалец. Левая рука, работая на чистом автомате, крошила шампиньоны с такой скоростью, что нож превратился в размытое серебряное пятно. Правая, вооружённая венчиком, методично вымешивала соус, не давая ему ни единого шанса пригореть ко дну сотейника. Одновременно с этим я умудрялся отдавать команды.

– Вовчик, лук! Мне нужен мелко нарезанный лук, а не твои горькие слёзы по загубленной молодости! Ещё мельче! Мы тут не для великанов готовим!

Бедный парень, похожий на испуганного воробья, вздрогнул и принялся кромсать луковицу с таким остервенением, будто она лично его оскорбила. Кусочки летели во все стороны. Ну, хоть старается.

– Даша, четвёртый столик ждёт счёт! И ещё два жульена на второй! И улыбнись ты, ради всего святого! Представь, что тебе за это платят! Ах да, тебе же и правда за это платят!

Даша, с раскрасневшимся лицом и растрёпанной рыжей гривой, метнула на меня отчаянный взгляд и скрылась за дверью. Она разрывалась между кассой и столиками, и я видел, что она уже на пределе. Настя бы справилась играючи, она знала всех постоянных клиентов, помнила, кто что любит, и могла одной улыбкой успокоить самого нетерпеливого гостя. А Даша была бойцом, но на передовой, на кухне. В зале она терялась.