– Тьма в их доме всё ещё висит, – пропищал он своим тоненьким, скрипучим голоском прямо мне в ухо.

– Ожмидаемо, – кивнул я, глядя в темноту за окном. – Она не сдалась. Просто ищет, куда бы ударить побольнее.

Я выложил Рату всё как на духу.

– Мне предложили работу, Рат. Настоящую работу, с деньгами и перспективами. Я должен развиваться, понимаешь? Но я не могу бросить сестру. И пока эта старая карга дышит нам в спину, она будет давить. На Настю, на Дашу, на Вовчика… на всех, кто мне дорог. Она их сожрёт, как только я уеду.

Рат помолчал, задумчиво почёсывая когтистой лапкой за ухом.

– Сперва разберись с паучихой, – наконец пропищал он. – Глупо бежать завоёвывать мир, когда у тебя в подвале сидит враг. Тебе нужны сильные друзья. Такие, против которых даже Фатима побоится идти. Большие, страшные друзья.

Я усмехнулся. Большие, страшные друзья. Крыс, как всегда, был до смешного прав. Глупо рваться в столицу, оставив за спиной незащищённый тыл и голодного, мстительного врага. Сначала нужно укрепиться здесь. Потом уже в губернии. Заручиться поддержкой таких людей, как Максимилиан Дода. Таких, один звонок которых заставит всё семейство Алиевых забиться в свою нору и не высовываться.

Мой взгляд стал холодным и ясным. В голове, уставшей и гудящей, начал выстраиваться новый план. Чёткий, дерзкий и немного безумный. Максимилиан Дода хочет вложиться? Отлично. Но не в пафосный столичный ресторан. А в мою маленькую войну здесь, в Зареченске. Он поможет мне раздавить Алиевых, а я, в свою очередь, создам для него то, чего он ищет – новый рынок, новую империю вкуса, которая начнётся именно отсюда, из нашего скромного «Очага».

Я встал и подошёл к окну. Ночной город спал, не подозревая о моих планах. Усталость как рукой сняло. Наоборот, я ощущал странный прилив сил, злой и азартный. Борьба только начиналась.

Развалившись в огромном отцовском кресле, Лейла лениво скроллила ленту в смартфоне. Ей было скучно. То неприятное чувство унижения на площади уже ушло, оставив после себя лишь вязкую, мутную апатию. Этот провинциальный поварёнок уделал её, уделал всю их семью. Ну и что с того? Она провела пальцами по гладкому подлокотнику. Трон. Пусть и в разваливающемся королевстве, но её трон. Иллюзия власти была приятна.

Дверь отворилась без единого скрипа, и на пороге выросла Фатима.

Её необъятная, грузная фигура, закутанная в переливающийся шёлк, двигалась с пугающей, неестественной для её габаритов грацией. Так движется большая белая акула в толще воды – медленно, неотвратимо, смертоносно. Маленькие, глубоко посаженные глаза‑буравчики тут же впились во внучку, а на полных, ярко накрашенных губах заиграла приторно‑сладкая, почти материнская улыбка.

– Отдыхаешь, моя дорогая? – голос Фатимы был мягок, как бархат, но Лейла инстинктивно почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Фатима медленно, по‑хозяйски, обвела кабинет взглядом. Её глаза скользнули по разбросанным бумагам, по недопитому стакану, и снова впились во внучку.

– Смотрю, кресло отцовское примерила, – всё с той же ласковой интонацией произнесла она. – Удобно? Не жмёт?

Лейла не уловила яда. Она вообще редко улавливала что‑то, кроме прямого восхищения или прямого оскорбления. Всё, что лежало между, казалось ей фоновым шумом.

– Просто устала, бабушка, – лениво ответила она, откладывая смартфон. – Тут тихо.

Фатима медленно кивнула, её улыбка стала шире, обнажая неестественно белые для её возраста зубы. Она смотрела на свою внучку, на эту красивую, идеально вылепленную куклу с пустыми глазами, и видела не наследницу. Видела слабость. Глупость. Бесполезный балласт. Экзамен на выживание уже начался, а эта девочка даже не поняла, что сидит не на троне, а на скамье подсудимых. И судья уже здесь.

– Конечно, устала, милая, – проворковала Фатима, делая шаг вглубь комнаты. – Столько переживаний. Но ничего. Отдыхай.

– Да, – даже не посмотрев в её сторону, согласилась Лейла. – Что‑то я совсем без сил.

В следующую секунду милое выражение лица бабушки исчезло в один миг. Улыбка пропала, а глаза, только что смотревшие так тепло, стали холодными и злыми. Фатима выглядела так, будто хотела кого‑то убить.

– Без сил⁈ – закричала она. Её голос стал громким и резким, совсем не похожим на прежний. – Ты ничего не знаешь о силе, глупая девчонка!

Лейла испугалась и съёжилась в своём кресле. Ей захотелось стать совсем маленькой, чтобы бабушка её не заметила.

– Ты такая же никчёмная, как твой отец! – продолжала кричать Фатима, подходя всё ближе. – Тряпка! Я дала тебе простое задание! Всего лишь охмурить этого повара, этого Белославова! Заставить его плясать под твою дудку! А ты? Ты опозорилась! Ты позволила этому мальчишке унизить тебя перед всеми! А значит, и меня! Нашу семью!

Лейле стало так обидно, что она не выдержала. Страх на мгновение отступил.

– А ты⁈ – пискнула она тонким, срывающимся голосом. – Ты сама‑то? Ты ведь тоже ничего не смогла сделать с его отцом! Хотя столько раз о нём заика…

В комнате стало очень тихо. Так тихо, что было слышно, как тикают часы на стене. Лейла сразу поняла, что сказала что‑то не то. Фатима перестала кричать и просто замерла. Её лицо ничего не выражало, и от этого стало ещё страшнее. Она просто смотрела на Лейлу пустыми глазами.

И тут Фатима шагнула к ней. Быстро и резко. Она схватила Лейлу за волосы. Пальцы с тяжёлыми кольцами больно впились в кожу головы. Лейла хотела закричать от боли, но не смогла. Бабушка с неожиданной силой дёрнула её на себя и просто выкинула из кресла на пол. Лейла упала на мягкий ковёр, но всё равно сильно ударилась коленом и локтем.

Фатима тяжело дышала. Она обошла внучку и села в её кресло. Теперь она смотрела на лежащую на полу Лейлу сверху вниз. Кричать она перестала, её лицо снова стало спокойным и холодным.

– Теперь будешь работать, – сказала она тихо. Голос был ровный, без всяких эмоций.

Фатима выдвинула ящик стола, достала оттуда какую‑то папку и кинула её на пол рядом с Лейлой. Папка шлёпнулась о ковёр.

– Хотела быть главной? Пожалуйста. Теперь ты будешь делать всё, что я скажу. Станешь моими руками, ногами и красивым лицом. Будешь моим послушным оружием. И мы с тобой разберёмся с этими Белославовыми. Уничтожим этого повара, его сестру, их жалкую забегаловку. Сделаем так, чтобы никто в городе даже не вспомнил, как их звали.

Лейла лежала на полу и плакала. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с пылью на ковре. Ей было больно и очень, очень обидно. Она медленно подняла голову и посмотрела на бабушку. Та сидела в её любимом кресле и смотрела на неё, как на пустое место. В этот момент Лейла поняла, что больше всего на свете ненавидит не повара Белославова, а собственную бабушку. Страх всё ещё был, но к нему добавилось что‑то ещё. Желание отомстить. Не за семью, нет. Отомстить за себя. За то, что её вот так унизили.

Она перестала плакать. Вытерла слёзы рукавом. Её взгляд изменился. Теперь он не был испуганным. Она посмотрела прямо в глаза Фатиме. В её взгляде появилось что‑то новое, злое и решительное.

Она молча подняла с пола папку.

– Завтра, – процедила сквозь зубы Фатима, – всё начнётся. И ты будешь делать то, что я тебе скажу. Ты меня поняла?

– Да, – кивнула Лейла. – Поняла, бабушка…

Воздух в гостиной был тяжёлым и вкусным. Ещё пахло жареным мясом, чем‑то ягодным и сладким от соуса, и немного – дорогим вином. Саша только что ушла провожать своего повара, и за столом на несколько секунд стало совсем тихо.

Первым тишину нарушил Максимилиан Дода. Он довольно крякнул, откинулся в мягком кресле и закинул ногу на ногу. Взгляд у него был хитрый, как у кота, объевшегося сметаны.

– Ну что, Тань, как тебе кандидат в зятья? – спросил он у сестры, не скрывая усмешки.