– Нужно добраться до постели, – прошептал светлый, прикрыв глаза. Кажется, эти слова стоили Снежку остатков его самообладания.

Потому как, противореча собственным словам, Кьяр поцеловал меня. Долго, глубоко, чувственно. И когда мы оторвались на миг друг от друга, я, тяжело дыша, спросила:

– Думаешь… получится?

– Не уверен… – И светлый сглотнул.

– Плевать, – выдохнула я. – Даже если мой первый раз будет вот таким, когда я прижата спиной к двери, я все равно буду его помнить…

Я уже почти не могла связно мыслить. Голова была пуста. А вот тело… Его наполняли желания. Горячие. Порочные. Сладкие. Я хотела Кьяра. Всего. Целиком. До безумия.

Когда Снежок замер, я чуть не взвыла.

– Первый? – неверяще спросил он.

Я едва не зашипела от ярости. Ну нельзя же так! Подумаешь, не успела я избавиться от этого маленького недостатка… Зачем же останавливаться-то из-за этого? И, не выдержав, я укусила светлого в шею, а потом туда же поцеловала. И снова укусила, прошептав какую-то глупость…

И Кьяр простонал, словно для него это была пытка. А потом поймал мои губы своими и поцеловал уже нежно и… почти невинно. Осторожно коснулся моего языка своим, рождая этой лаской жар на кончиках пальцев. И этот огонь начал разноситься по моему телу: ладони, руки, плечи, грудь, живот… Он становился все сильнее, яростнее, плавил меня изнутри.

Хотелось еще ближе, больше, острее… И я не поняла, когда мои лопатки оторвались от двери и Кьяр понес меня… Но до постели мы так и не добрались.

Как оказалось, шкура перед камином ей ничуть не уступает в удобстве, а с учетом того, что она была гораздо ближе постели…

Я почувствовала обнаженной спиной густой пушистый мех. Рубашки и штаны остались где-то у порога. И сейчас я лежала, выгибаясь навстречу ласкам светлого. Моего светлого.

Отблески языков пламени из камина танцевали на наших телах, в окне отражались последние блики заката, а в доме на Буковой улице сплелись воедино пальцы, тела, невинность и грех, нежность и обжигающая страсть. Соединились с хриплым дыханием Кьяра, с моими стонами удовольствия.

Мы на грани. Отсветов пламени и бархатной темноты. Реальности и наваждения.

Снежок выпрямил руки, нависнув надо мной. Я лежала, облаченная лишь в ласку и поцелуи моего светлого темного. И скользила… Пальцами – по бронзовой коже плеч, рассеченной росчерками черных молний меты, губами – по оголенным, натянутым, словно канаты над пропастью, нервам, взглядом – по лабиринтам горящей огнем бирюзы, ныряя в глубину зрачков Кьяра. Сразу – и на самое их дно. Туда, где свету нет места, но приволье для нас двоих… Туда, где слышен лишь рваный ритм наших сердец. Туда, где воздух – к нему прикоснись – загудит.

И я подалась вперед, навстречу своей личной Бездне. Выгибаясь. Моля. Мое тело дрожало от предвкушения.

Неловкость. Сомнение. Стеснение. Я забыла значения этих слов. И навряд ли вспомню их когда-нибудь рядом с Кьяром. Он опустился, глядя мне в глаза. Только в глаза.

Я втянула воздух, который проник в мои легкие медленно, словно копье. Стены комнаты в этот миг чувствовали мою дрожь. Трепетавшее в камине пламя стало свидетелем того, как мои ногти впились в сильные мужские плечи. И в этот момент светлый чуть прикусил мою губу, ловя зародившийся в горле вскрик. Это оказалось так неожиданно, что я забыла о боли – той, что должна быть. И вместо нее спустя миг – лишь стон. Грешный, сладкий – один на двоих.

И следом за ним… До исступления. В бешеном ритме. Сильно. Остро. За гранью.

Криком и шепотом. Мы говорили с Кьяром о самом сокровенном. Без слов. Лишь прикасаясь друг к другу. Телами. Губами. Душами. Становились единым целым.

А потом, счастливые и обессиленные, мы лежали перед камином. Я нежилась в объятиях светлого, рисуя пальцами контуры молний. Мета менталиста раскрылась полностью, и мало того, что раскрылась, она еще и полностью сформировалась и укоренилась, о чем свидетельствовал ее черный цвет.

Звезды Кьяра тоже прижились. Слились, и обменяться силой теперь не было никакой возможности. Но вот странность: я не сожалела об этом. Ни капли.

– О чем ты сейчас думаешь? – спросил Кьяр, прижимая меня к себе.

– Ты же знаешь. – Я улыбнулась.

– Я стараюсь не читать твои мысли.

Снежок потерся щекой о мой висок.

– Только не говори, что у тебя это получается, – я не удержалась от подначки.

– Получается, – согласился он, удивив меня, и добавил: – Но отвратительно. Настолько, что почти не.

А потом словно невзначай спросил:

– Так ты выйдешь за меня замуж?

– Ты мне угрожаешь? – Я вскинула бровь, наблюдая, как плавно, единым слитным движением светлый поднимаемся на ноги. Залюбовалась им, на миг обо всем забыв.

– Угроза? Ну уж нет. Это исключительно ультиматум! – И с этими словами меня неожиданно подхватили на руки и понесли вверх по лестнице.

– Куда?! Ну зачем?! Мы же так хорошо лежали.

– Уговаривать, – кратко пояснил Кьяр. – В ультимативной форме. Возможно, всю ночь.

И с этими словами меня положили на кровать и, собственно… начали уговаривать: нежить поцелуями, ласкать губами, вырывать стоны удовольствия… причем так подло, заманчиво и настойчиво, что я в беспамятстве ответила на свою беду «да».

Но утром на чистом глазу заявила, что раз я этого не помню, значит, ничего сказано не было. Кьяр на подобное лишь усмехнулся и провокационно спросил:

– Значит, и спаленного публичного дома не было?

– Какого дома? – не поняла я.

– Обычного. В сиреневом квартале, – обнимая меня, с охотой пояснил Снежок. – К слову, за это деяние весь дамский клуб Южного Предела весьма благодарен. Настолько, что его члены скинулись на награду. Правда, пока не знают, кому ее вручить… Как и повестку в суд.

– Ты это так говоришь, как будто это я одна твоего братца… спасала, – я постаралась подобрать самый обтекаемый синоним к «громила город». – Ты, между прочим, там тоже участвовал.

Кьяр, в этот момент зарывшийся носом в мои волосы, фыркнул:

– Участвовал, – покладисто согласился он. – Не отрицаю. Да и тяжело подобное было отрицать перед первым дознавателем империи.

Я глянула вопросительно на светлого, и он, прочитав мои мысли (опять!), подтвердил:

– Да-да, тем самым, с протезом-артефактом. – И потом продолжил: – От него-то я и узнал, что в погоне за братцем нечаянно уничтожил банду ренегатов, которую законники безуспешно разыскивали по всей империи уже несколько лет. Эти-то типы взяли заказ на голову наследника Дорса…

– И напали на тебя, – поняла я.

– Угу. – И хотя Кьяр вроде и поддерживал наш разговор, но уделял гораздо больше внимания изучению моих… кхм, нижних округлостей. – Зато теперь с нас сняты все обвинения в разгроме Предела. Потому что они произошли «в результате розыскных действий», – судя по тому, каким тоном произнес последние слова Кьяр, он кого-то процитировал.

И, не дав мне задать очередной вопрос, поцеловал. Вот только во что-то большее этот поцелуй перерасти не успел: в стекло спальни настойчиво застучал посыльный дрозд.

Кьяра вызывал к себе ректор. Срочно. Впрочем, и мне, как бы ни хотелось понежиться еще в постели, нужно было собираться. Стоило заглянуть в общежитие за сумкой, да и переодеться не помешало бы. Опять же, сложить в чемодан вещи, чтобы после занятий перебраться сюда, в снятый для нас Кьяром домик.

Вот только едва я оказалась в своей комнате общежития, как отметила странность: кровать Карен была разобрана. Настолько, что от нее остался один остов. Ни матраца, ни подушки с одеялом. Да и вещей красотки на тумбочке не наблюдалось.

Я, ошарашенно глядя на это, поинтересовалась у потягивавшейся со сна Линдси:

– А где Карен?

– Отчислили, пару дней как, – подавив зевок, отозвалась пышка. – С запечатыванием дара на пять лет.

И пояснила, собственно, за что именно: она от имени Скалы послала вестника к ректору Трейгорской магистерии с требованием забрать темных адептов по обмену. Дескать, те нанесли непоправимый ущерб академии Южного Предела. Еще и подпись Тумина подделала. Именно за эту подделку дар и запечатали с формулировкой: «Использован в противозаконных целях».