Белка возмущенно фыркнула. Но я не обращала на нее внимания, оглядываясь. Медлить не стоило. Но и торопиться в том, что я задумала, тоже.

Мне нужно было изменить стандартную поисковую пентаграмму. Обычно при ритуале она была небольшой и для ее активации требовалась всего пара алых капель от ближнего того, кого требовалось найти. Но, чтобы пробить защиту артефакта, крови требовалось много. Очень много. Но лишать ради этого жизни Кьяра… Ни за что!

Так что мне нужно было изменить базовые конфигурации матрицы, чтобы она восприняла Снежка как сосуд. Активную живую тару, полную этой самой крови.

И пока светлый расчищал место в аудитории для ритуала, я испещряла доску расчетами, по десять раз все перепроверяя.

От мысли, что я могу ошибиться, что что-то вдруг пойдет не так, я надавила на мел слишком сильно. И он раскрошился под моими пальцами, которые… подрагивали. Как, оказывается, просто бояться за себя. Это совсем не страшно. Ты просто не задумываешься, что тебя может не стать. А вот бояться за того, кто дорог… Это иное. Совершенно.

– Кей. – Почувствовав мое состояние, светлый обернулся и, подойдя ко мне, обнял со словами: – У тебя все получится. Ты мне веришь?

– Я верю в тебя, – упрямо вздернула подбородок.

– А я тебя люблю. – Он посмотрел мне прямо в глаза. Долго. Проникновенно. Словно хотел вытеснить оттуда любые сомнения.

И откуда-то из глубины пришла непоколебимая уверенность. Я смогу. Справлюсь. Потому что та, которую любит ее мужчина, способна на невозможное.

Последние расчеты вывела уже твердой рукой. И мои пальцы не дрогнули, когда я чертила ровную, словно по циркулю, пентаграмму. Правда, размерчик был у последней – дракон в крылатой ипостаси может с комфортом внутри расположиться.

Но вместо ящера по центру рисунка улегся Кьяр. Белка присела на подоконник и… Я не знаю, где эта паршивка умудрилась раздобыть семечки, пока мы были заняты делом, но сейчас она их нагло лузгала, точно готовясь смотреть выступление бродячей труппы. Ну, Эйта… Слов на нее не хватало, даже бранных. И злости. Причем настолько, что прикинула: у кого бы занять?

Я отвернулась от белки, шумно выдохнула и сосредоточилась. На этот пушистый рыжий хвост у меня еще будет время если не ощипать, то обдурить точно. А пока – ритуал. И только ритуал.

Для последнего энергетические векторы матрицы я строила, попеременно сверяясь с записанными на доске расчетами. А когда опустила структуру поверх распластанного в пентаграмме тела Кьяра и начала читать заклинание, и вовсе, кажется, забыла не только об Эйте, но и о том, где мы и кто я.

Я начала вливать силу, напитывая ей вычерченные на полу руны. И тут тело Кьяра выгнулось дугой так, словно его подцепило гигантским крюком и приподняло от земли. Я поняла, что сейчас светлый ощущает дикую, сводящую с ума боль, которая с каждыми мигом нарастает. И он в какой-то момент просто ее не выдержит. Потому что у всего есть свой предел.

Этого не должно было случиться. Я едва удерживала концентрацию, понимая, что, если не справлюсь, прервется не только ритуал, но и жизнь светлого.

Пульс застучал в ушах, горло сжали удушливые щупальца страха. «Где я ошиблась?» – этот вопрос судорожно бился в моей голове. И я лихорадочно просчитывала варианты. И… нашла ошибку.

Руна «Кормир» обозначала кровь. И мы, маги, к этому привыкли, забыв, что изначальное значение этого символа «свободная кровь» – та, что взята из раны, высвободилась из тела.

Я сделала шаг. Сила, которая сейчас шла от матрицы, зависшей над светлым, буквально сбивала с ног. И я упала. На колени. Рядом с запястьем Кьяра, которое зависло в воздухе так, что пальцы едва касались пола с начерченной на нем одной из вершин пентаграммы.

– Порхимор лорсис, – прошептала я слова простенького заклинания, от которого мои ногти удлинились, став острыми, как бритвы, когтями.

Коротко замахнувшись, я рассекла на руке светлого кожу. Три полосы налились багрянцем, и на напитанную силой руну полилась тонкая струйка крови… Она стала связующей нитью. Между пентаграммой и «сосудом».

Тело Снежка опустилось, и я услышала рваный вдох. Жив! От радости я едва не потеряла концентрацию вновь, но все же собрала волю в кулак и завершила ритуал. И едва я закончила вливать силу, как почувствовала взрыв. И мы с Кьяром были его центром.

Нет. Не было ярких вспышек и грохота. Скорее наоборот: звук словно отключили. И в этом абсолютном безмолвии от нас во все стороны разнеслась волна поискового импульса.

– Огрыхтеть! – услышала я потрясенное со стороны окна. – У тебя получилось, темная.

Я повернула голову, чтобы увидеть Эйту. Ударной волной ее опрокинуло и перевернуло навзничь, и сейчас белочка вставала с подоконника, пытаясь параллельно стряхнуть с пушистой шкурки шелуху от семечек. Последней ее буквально закидало.

– Я уж думала, этот светлый щас сдохнет! И я таки не смогу проводить этого красавчика в глубины Лабиринтов Безумия, – смахивая с пузика кожуру от семечек, проворчала белка. – А он живой и только слегка поцарапанный, – заключила Эйта.

Кьяр, к этому моменту севший в центре пентаграммы, при последних словах рыжей замер. А потом, оглядев себя, с недоумением посмотрел на рассеченное запястье.

– Ты что-нибудь помнишь? – Я вгляделась в лицо Снежка, которое медленно из полотняно-белого становилось чуть розоватым.

– Только дикую боль, которая тащила на аркане за Грань, – отозвался Кьяр и потом неожиданно спросил: – И знаешь, что помогло мне ей сопротивляться? Выдержать все это?

– Что? – Я сглотнула.

– Мысль о том, что ты в меня веришь. – Он подался вперед и коснулся пальцами моей щеки. – Потому что мужчина может все, когда его женщина в него верит.

Хотелось сказать, что и женщина тоже может все, когда ее мужчина ее любит. Но вместо этого я закусила губы. Не кокетливо, лишь нижнюю. А обе сразу, как бывает, когда пытаешься сдержать слезы. Но они все же полились. Одна так точно успела упасть, прежде чем… Вернулся откат от поискового импульса.

Заклинание смогло пробить защиту Олава. И сейчас от того, на ком оно осело, к нам тянулась тонкая нить, словно соединявшая трех прях и их блудную кудель.

Кьяр подхватил ее, и мы помчались по туманному следу. Выбежав из главного корпуса академии, устремились не к воротам, которые уже успели закрыться до завтрашнего утра, а к метелковязи. Защитный купол над академией только начал подниматься, и был шанс успеть.

Я на миг посмотрела вверх, чтобы увидеть, как от земли ввысь поднимается прозрачный, напоминавший стенку мыльного пузыря, барьер. Вот только если глазу заклинание было едва различимо, это еще не значило, что оно безобидное.

– Прыгай! – крикнул мне Кьяр, успевший оседлать метлу.

Не знаю, кого он имел в виду, но мы с Эйтой оказались сидящими за спиной светлого одновременно. И я едва успела обхватить руками Снежка, как мы свечкой взмыли в небо. И я узнала, во что вцепилась Эйта. В меня. Точнее, в мои волосы. И сейчас, похоже, снимала скальп.

– Не мотай башкой! – орала рыжая, изображая репей, болтавшийся на кончике хвоста очень дружелюбного пса.

Я ей ничего не отвечала, потому что просто орала. Вдохновенно. На одной ноте. От переизбытка бранных чувств обхватив светлого не только руками, но и ногами. Потому что мы летели практически вертикально, соревнуясь со смыкающимися створками купола. И была большая вероятность, что не успеем, врежемся на полном ходу и падение выйдет не чета моему с Кьяром полету с крыши. Убьемся с гарантией.

Наша летунья все же оказалась проворнее. Правда, на самую малость: сомкнувшийся за спинами купол прихватил конец метелки по самую репицу. И, глянув через плечо на то, что осталось от прутьев, я могла сделать только одно – порадоваться за нас самих. Миг позже – и располовиненными оказались бы уже мы.

Метла меж тем, утратив маневренность и отчасти даже летучесть, пошла на снижение. Кьяр задрал черен так, что тот едва не затрещал, пытаясь уйти в контролируемое падение, и… Вот вы когда-нибудь на полном ходу врезались в заросли акации? Непередаваемые ощущения. Чтобы такие пережить, костей в организме явно должно быть в два раза больше. И еще парочка запасных жизней как минимум. Именно их-то и не хватило метелке, почившей смертью храбрых: древко летуньи сломалось напополам, разлетевшись в разные стороны.