Гаврила на мгновение задумался.

— За премию в тысячу золотых я был бы готов согласиться, если нынешние покупатели не против.

Мы оба посмотрели на Горцев. Их предводитель нахмурился, растягивая последующие мгновения, затем наконец кивнул.

— Продано, — крикнул аукционист, ударяя в колокол. — На этом сегодняшние лоты завершены.

— Что мы делаем? — прошипел мне Кузьма. — Всего одного воина?

— У меня есть план, — понизил я голос. — Но сначала давай уберемся из этого проклятого места.

Две тысячи пятьсот сорок золотых ушли на лешаков и гусляршу. Я велел Богдану и Даниле собрать их позади повозки.

Сам подошёл к Гавриле. Он встретил меня тёплой улыбкой и протянутой рукой. Я пожал её, обменивая тысячу золотых. Как только сделка подтвердилась, Лютый лично передал мне пленного воина.

Гаврила по-свойски положил руку мне на плечо.

— Советов по владениям обычно не даю, но будь с ним строг. Очень склонны к насилию, и они же первыми бунтуют.

— Учту.

Я выдавил улыбку, но мой взгляд зацепился за движение у повозок — воинов вели обратно к Гавриле.

— Горцы решили не покупать вашу, э-э… продукцию?

— Прошу прощения? О, вовсе нет. У них пока нет повозок, чтобы доставить их на север, а уже поздний вечер, поэтому через два дня мои люди перевезут их из перевалочного пункта, который у меня есть неподалеку, немного назад к тому торговому посту на юге.

— Перевалочный пункт? — хмыкнул я. — Аппетиты у тебя, князь Гаврила, смотрю, нескромные. Прямо как у некоторых моих знакомых медведей перед спячкой.

— Скажем так, у меня есть интересы по всем этим землям.

— Охотно верю. Интересы — они такие, любят разрастаться.

Мы обменялись взглядами. Гаврила все время сохранял вежливый и благородный вид. Если бы я не видел всего того, что видел на Торжище, он показался бы идеальным джентльменом.

Именно это заставило меня возненавидеть его еще больше.

— Приятно было иметь с тобой дело, — наконец улыбнулся он.

— Взаимно.

Мы еще раз пожали друг другу руки. Я отстранился, грубо потащив пленника к повозке, чтобы до конца сохранить образ.

Через несколько минут мы снова были в пути. Рабы шли за повозкой в сопровождении близнецов, а Забава, Лара, Кузьма и я ехали впереди.

Мы направлялись на юг, к моим землям.

Стояла глубокая ночь. До рассвета оставалось не меньше восьми часов. На Торжище мы пробыли совсем недолго. Двигаясь быстро, по пути мы высматривали в лесу место для привала, пока не показалась подходящая роща.

Богдан и Данила присматривали за семью пленниками. Шестеро из них вели себя послушно и тихо.

Гуслярша оглядела всех, даже рабов.

— Полагаю, не стоит спрашивать, есть ли у кого-нибудь гусли? Могла бы сыграть колыбельную, чтобы вы все уснули. А потом сбежать…

Я хмыкнул, зажигая факел и втыкая его в землю.

— Рискну предположить, что твой сольный концерт в этом лесу закончится аншлагом у медведей. Причем ты будешь в роли главного блюда.

— Уж лучше рискнуть, чем сидеть со связанными талантливыми руками.

— Могу организовать тебе еще и кляп. Для полноты ощущений. Бесплатно, от чистого сердца.

— … Беру свои слова обратно.

— Какая неожиданность.

Одна из лешачек, кроткая женщина лет двадцати пяти, подала голос:

— Что… Что вы собираетесь с нами делать?

— Ничего. Мне просто нужно было держать вас связанными, пока мы не выбрались оттуда.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что не собираюсь держать вас в рабстве. Я даю вам свободу.

Лешаки в глубоком замешательстве переглянулись, хотя, честно говоря, не удивился.

Они, казалось, потеряли дар речи, так что заговорила гуслярша.

— Это и меня касается?

— Насчет тебя еще крепко подумаю. Больно уж язык у тебя без костей.

— Ладно, но допустим, я буду молчать, тогда что?

— Так уж и быть, можешь считать себя свободной. А сорок золотых… Скажем так, больше на чаевые трачу, когда в хорошем настроении.

Это действительно вызвало нервный смешок у лешаков.

Я кивнул близнецам, которые принялись разрывать путы рабов. Дождавшись тишины, обратился к освобождённым:

— Я делаю это не только потому, что мне не нравится рабство. Хочу, чтобы вы присоединились к моему поселению.

— Но… вы не из нашего рода.

— Да, в моём поселении другие правила. Принимаю всех, кто готов хранить верность и вносить свой вклад в общее благополучие. Вы не обязаны соглашаться, но, оставшись со мной, точно не пропадёте.

Лешаки испуганно, лихорадочно переглядывались…

Пожилой лешак потер запястья и провел пальцами по бороде, смеряя меня взглядом с ног до головы и кивнул.

— Что ж, князь. Похоже, ты единственный, кому мы можем сейчас доверять.

Я мысленно хмыкнул. Не то чтобы у них был большой выбор.

— Это правда. Но я могу дать вам еду, воду и крепкий дом в обмен на ваши умения. Что умеете?

— Мы живём простой жизнью, и потребности у нас простые. Мы хорошие земледельцы, если это чем-то поможет.

Земледельцы. Это было именно то, что мне нужно. Лишние руки на полях никогда не помешают.

— Поверьте, с моими планами земледелие — как раз то, что сейчас необходимо. Вот.

Я протянул руку главному лешаку. Появилось окно обмена.

Поместил туда 5 единиц говядины и 5 моркови. После нажатия «принять» лешак в ответ похлопал меня по руке.

— Молча ешьте. Завтра утром топать далеко. А за представление не благодарите, пришлось немного цирк устроить. Сами понимаете.

— Пустяки. Если уж на то пошло, ты был точен насчёт наших ног — они и впрямь хороши для ходьбы.

Лешаки неохотно, но всё же двинулись к костру, постепенно устраиваясь и расслабляясь. Вид у них был всё ещё настороженный, но уже не такой загнанный.

Я повернулся к барду. Эта дамочка держалась особняком, смотря на всех вызывающим взглядом.

— Как тебя зовут?

— Лира. Величайший бард на всей земле. Играла для…

— Королей, знаю. Голодная?

— Как портовая девка, которая несколько дней не брала в рот…

Я оборвал её, протянув свёрток с едой. Она выхватила его и поспешила к костру.

Забава и Лара присоединились к ним вместе с Богданом и Данилой, оставив за кругом света от костра только нас с Кузьмой. Мои девчонки и братья-акробаты быстро нашли общий язык с новичками, и это радовало.

Мерцающие угли бросали отсветы на наши лица, но их свет не достигал последней фигуры, оставшейся в тени.

Одинокий воин ссутулился у колеса повозки. Сидел на сухой земле со связанными за спиной запястьями, мрачнее тучи.

Я подошёл ближе.

— Что-то ты не выглядишь счастливым. Не то чтобы ожидал этого, конечно…

— А чему мне радоваться?

— Ты свободен. Это уже кое-что.

— Мой народ — вот моё счастье. А сейчас их гонят на север из-за ублюдка, что их продал. Боги знают, что с ними сделают… избитые, принуждённые сражаться за чужой народ.

— Вы ведь военная сила?

— Воинственность не в нашей природе. Такими мы стали со временем, годами отбиваясь от набегов. Но мы не смогли противостоять более крупному поселению. Они напали ночью. Мы занимали тихое место на холмах, но, видимо, недостаточно тихое. Моим долгом было защитить своих людей, но этого оказалось мало. Нас продали Гавриле за бесценок, просто чтобы избавиться. Им нужна была наша земля.

Он понурил голову, сломленный позором поражения. Таким его сделал мир, в котором он жил, а не собственный выбор.

Мы с Кузьмой переглянулись. Старый домовой чуть заметно кивнул. Похоже, наши мысли совпали.

— Твоих людей не гонят на север.

Он не сразу понял. Медленно поднял голову — в тёмных глазах мелькнуло недоверие.

— Что?

— Горцы их не трогают. Люди Гаврилы через два дня поведут их на перевалочный пункт в лесу, здесь недалеко.

Воин надолго замолчал, оценивающе глядя на меня.

— Так что ты предлагаешь, князь?

— То, что и думаешь. Устроим засаду, перебьём ублюдков и освободим твоих.