Выйдя из подъезда на сырую, продуваемую ветром Гороховую, я глубоко вдохнул, пытаясь прогнать тяжесть услышанного. Туман, вечный спутник Петербурга, сгущался, превращая фонари в мутные пятна. Я застегнул тулуп и повернул в сторону Академии, обдумывая следующие шаги.

И тут из тени подъезда напротив, словно материализовавшись из самого тумана, вышла Юлиана.

Она стояла, закутавшись в темное пальто, ее лицо было бледным и невероятно напряженным в тусклом свете фонаря. В ее зеленых глазах горел холодный, почти безумный огонь. Она видела меня выходящим изэтогоподъезда. Видела, откуда я вышел.

- Конспиративная квартира, Григорий? – ее голос был тихим, но вибрирующим от сдержанной ярости и… страха. – Ихкружок? Ты… ты действительно связался с ними? С радикалами? После всего? После того, как она уже сидит?!

Я замер, пораженный ее появлением и накалом её эмоций. «Юлиана… это не то, что ты думаешь…»

- Не то?! – она резко шагнула ко мне, ее глаза сверлили меня. - Я видела, кто там! Оболенский! Шереметев! Те самые, кто шепчется о политике, о реформах! Те, кого Алиса водит за нос своими идеями! И ты… ты с ними! Ты влез в это болото с головой!

- Они собирают деньги на адвоката для Алисы! – попытался я объяснить, понимая, как это звучит. – Касса взаимопомощи…

- Взаимопомощи?! – она засмеялась резко, горько. - Помощь террористам?! Или тем, кого считаюттеррористами?! Ты слепой, Григорий? Неужели ты не понимаешь, что каждое твое движение рядом с ними, каждая копейка, переданнаятуда– это нож в твою спину? И в её спину тоже! Охранка следит! Они ждут этого!

Ее страх был почти осязаем. Но под ним клокотала и ревность, и обида, вырвавшиеся наружу. «Или это она тебя так научила? Из камеры передала? Рисковать всем ради… ради чего? Ради их безумных идей?»

- Юлиана, я пытаюсь её вытащить! – возразил я, чувствуя, как гнев поднимается в ответ на её обвинения.

- Вытащить? Ты топлишь её глубже! И себя топишь! – Она сжала кулаки, ее голос сорвался на шепот, полный отчаяния и странной решимости. – Я не позволю тебе погубить себя окончательно. И не позволю им… ей… втянуть тебя в пропасть.

Она сделала шаг назад, её взгляд стал ледяным и непреклонным. «Если ты не одумаешься… если не отойдёшь от них и от этих… дел… я пойду к Голубеву. Я расскажу ему всё. Про квартиру. Про их сборища. Про деньги. Всё.»

Угроза повисла в холодном воздухе, острая и неоспоримая. В её глазах не было злобы ради злобы. Была ужасающая смесь: ревность к Алисе, страх за меня, желание «спасти» меня от радикалов и от меня самого, любыми средствами, даже ценой предательства. И глубокая убежденность, что она права.

- Юлиана… ты не можешь… – прошептал я, пораженный до глубины души.

- Могу, – она отрезала, её голос был как сталь. – Чтобы спасти тебя от них. От неё. От тебя самого. Подумай, Григорий. Выбор за тобой.

Она резко развернулась и быстро зашагала прочь, растворившись в серой пелене тумана так же внезапно, как появилась. Оставив меня одного на пустынной улице с гудящей в ушах угрозой и ледяным пониманием: петля вокруг моей шеи только что затянулась еще туже. И дернул за нее не Голубев, не Охранка, а человек, который, как я думал, был мне ближе всех. Теперь выбор был поистине чудовищным: бросить Алису на произвол судьбы или потерять Юлиану навсегда, сделав её своим доносчиком. И время на раздумья таяло с каждой секундой.

Угроза Юлианы повисла в воздухе дамокловым мечом. Выбор был чудовищен: предать Алису или превратить Юлиану в доносчицу, а вместе с тем рискнуть всем. Но Артём, узнав, взорвался негодованием, а потом схватился за голову с криком: «Надо действовать, Гриш! Быстро!»

Мы нашли Юлиану в библиотеке, забившуюся в самый дальний угол. Её глаза, встретившие нас, были полны решимости и боли.

- Юль, – начал Артём, перекрывая моё начало, – дай нам три дня. Всего три! Клянёмся, всё утрясём. И с Алисой, и с этим… кружком. Без риска для тебя. Без доносов. Просто три дня.

Она смотрела на нас, особенно на меня, с недоверием, граничащим с презрением. «Что вы можете сделать за три дня? Ещё больше наломать дров?»

- Доверься, – сказал я тихо, глядя ей прямо в глаза, пытаясь передать всю серьезность. – Последний раз. Если через три дня не будет решения… делай, что считаешь нужным.

Молчание длилось вечность. Потом она резко кивнула, встала и ушла, не сказав ни слова. Мы выиграли отсрочку. Маленькую, хрупкую. Теперь нужно было совершить чудо.

План родился отчаянный и грязный. Если Голубев – главный локомотив моего исключения и камень на пути помощи Алисе – его нужно было убрать. Навсегда. Но компромата на него, настоящего, не было. Ни связей с радикалами, ни крупных взяток – лишь мелкое тщеславие и конъюнктурщичество. Значит, компромат нужно было создать.

- Фальсификация? – Артём ахнул, когда я изложил суть. - Гриш, это же… подло! И опасно!

- Опаснее, чем Алиса в руках Охранки? Чем исключение? Чем донос Юлианы? – спросил я, и в моем голосе звучала незнакомая мне самому холодная решимость. Я переступал черту. Ученый внутри уступал место игроку, готовому на всё. - Он начал эту войну. Мы закончим её его же методами, но эффективнее.

Кружок отреагировал на идею с мрачной решимостью. Связи с подпольной типографией были у Алисы и той части кружка, которой она доверяла. Знание «тёмных кабинетов» Академии – у Артёма. Моя метамагия – ключ к неуловимости.

Операция «Падающая Звезда», так мрачно пошутил Артём, началась немедленно.

Начать мы решили с главного блюда — запрещенной литературы, которую мы положили в нижний ящик его стола в кабинете и даже подумывали подбросить домой, проследив за ним. В состав «блюда» входили:

Свежий номер журнала «искра» - главного сочувствующего подполью

Брошюру Чернова о крестьянском вопросе.

Несколько листовок с призывами к студенческим сходкам.

И главное – тоненькую, специально отпечатанную брошюрку: «К вопросу о реорганизации Крестьянского поземельного банка: тезисы». На обложке – аккуратная надпись карандашом: «Для обсуждения в кружке. С.». Моя магия тщательно «состарила» бумагу и чернила, сымитировав давнее хранение, и замаскировала подлинность от простых обнаруживающих чар. Для эксперта Охранки – вызов, но времени на экспертизу у них, как мы надеялись, не будет.

Впрочем, был и десерт, который мы смогли положить в другие места, связанные с Голубевым:

Письма «благодарности»: Через подпольную типографию изготовили несколько писем на дешевой бумаге, якобы от мелких кружков в других городах. «Уважаемый товарищ Сокол! (известный псевдоним, который мы привязали к Голубеву через слухи) Ваши советы по организации ячеек в технических училищах неоценимы! Деньги на литературу получены. Ждем новых указаний!» Подпись – «Группа Сознательных». Моя рука, тренированная годами математических выкладок, идеально скопировала угловатый почерк Голубева на черновике «ответа», который найдут позже: «Деньги направьте на издание. Осторожность превыше всего. Сокол». Магия вплела в бумагу слабый, но узнаваемый эфирный след Голубева – его «магическую подпись», которую я уловил, наблюдая за ним на лекциях.

Манифест: Самая дерзкая часть и вместе с тем забавная часть - перчинка. На той же бумаге, что и письма «Сокола», напечатали краткий, но ёмкий текст марксистского толка: «Пролетариат и прогрессивное студенчество – союзники в борьбе против самодержавного гнёта и капиталистической эксплуатации. Только слом старой машины…» и т.д. В конце – размашистая подпись: «Г. Сокол». Здесь моя магия работала на полную – подделка почерка была безупречна, а магическая «аура» документа усилена, чтобы вызвать подозрения при беглом осмотре Охранкой.

Взятки: Вспомнив слухи и используя списки студентов прошлого года, которых Голубев «внезапно» перевел с троек на четверки, мы сфабриковали расписки: «Получено от студента Н.И. Петрова 50 рублей за успешную сдачу экзамена по высшей метамагии. Голубев. 15 мая 1898 г.». Подобных «расписок» сделали пять штук, с разными именами и суммами. Бумага и чернила – «состарены», подпись – идеальная копия. Кажется, компромат на Голубева всё-таки нашёлся, но я чувствовал, что надо бить из всех орудий