Я перечитал письмо. Еще раз. И еще. Сначала мозг отказывался понимать. Брат? У Алисы не было брата! Она была единственным ребенком у стареющих аристократов! Она сама как-то обмолвилась об этом с горькой усмешкой: "Наследница вырождающегося рода, вот и вся моя ценность".

Ледяное озарение ударило, как обухом. Фальшивка. А значит это шифр. Контора "Вечный Покой". Гробовщики...

Чижов видел усача... Алиса получила письма. Но почему не заметили? Охранка, захлебываясь от сотен арестов, тонн бумаг, обысков, просто не сопоставила факты! Не проверила биографию дотошно! Они искали революционеров, а не фальшивые соболезнования! А гробовщик... Гробовщик – идеальный связной. Кто обратит внимание на человека, приносящего скорбные вести? Кто запомнит его в толпе? Он вхож в дома, знает тайны, у него есть причины быть незаметным и... перевозить вещи. Вещи вроде свитков, спрятанных среди венков или гробовых принадлежностей?

Схватив письмо, я выскочил из разгромленной конспиративной квартиры, не обращая внимания на треснувшую дверь. В груди пылал костер азарта, смешанного с диким облегчением и новой, острой тревогой. Я нашел! Нашел зацепку! Реальную!

Но эйфория длилась мгновение. Тень от мрачного здания Охранки, казалось, настигала меня даже здесь, на Петроградской стороне. Я посмотрел на часы. Вечерело.До встречи с Седовым осталось всего сорок часов. Сорок часов, чтобы найти контору "Вечный Покой" на Гражданской, 17. Узнать, кто там работает. Узнать, что это за человек в котелке и с пышными усами. И понять, как подобраться к нему так, чтобы не спугнуть и не угодить самому в каменный гроб на Гороховой. Ниточка была найдена. Теперь предстояло карабкаться по ней вверх, над пропастью, где внизу ждали ледяные взгляды Седова и грохот тюремных замков. И времени катастрофически не хватало.

Адрес «Гражданская 17» оказался неброским двухэтажным зданием из темного кирпича, утопавшим в ряду таких же неприметных строений где-то на задворках Петербургской стороны. Вывеска «Вечный Покой. Похоронные услуги и ритуальные принадлежности» висела криво, буквы выцвели. Ничего зловещего, только унылая обыденность смерти. Прямо отсюда приходили письма о несуществующем брате.

Я нашел укрытие напротив, в арке закопченного доходного дома, откуда мог наблюдать за входом, не привлекая внимания. Трость я спрятал за спиной, притворившись просто замерзшим прохожим, задержавшимся в тени. Время тянулось мучительно. Сорок часов до Седова сжались до тридцати. Каждая минута гудела в висках набатом. Надо было что-то увидеть. Узнать.

Удача, если это можно так назвать, улыбнулась ближе к вечеру. По узкой улице, громыхая колесами по булыжнику, подкатила запряженная парой тощих кляч повозка. Не похоронные дроги с черным балдахином, а обычная грузовая телега, крытая брезентом. На облучке сидел кучер в поношенном полушубке и картузе, надвинутом на глаза. Он остановился у ворот конторы, слез и начал стучать в боковую калитку.

Из здания вышел человек. Не усатый господин из описания Чижова, а сутулый, в засаленном фартуке поверх потертого костюма – явно служащий или рабочий. Они недолго переговорили. Потом служащий отпер тяжелые деревянные ворота, ведущие, судя по всему, во двор. Кучер ввел лошадей, и повозка скрылась за воротами. Ворота захлопнулись.

Мое сердце забилось чаще. Что везут? Ритуальные венки? Гробовые ручки? Свечи? Или что-то иное, спрятанное под брезентом? Через полчаса повозка выехала обратно – уже пустая. Ворота закрылись на засов. Служащий исчез в здании конторы.

Идея идти внутрь и задавать вопросы умерла, не родившись. Слишком рискованно. Любой неосторожный вопрос, любое упоминание Алисы или «брата» могло спровоцировать подозрения, а с ними и нож под рёбра. Нет, нужен был другой путь. Склад. Или подвал. Туда, куда сгрузили привезенное.

Я дождался, когда стемнеет окончательно. Фонари на Гражданской горели тускло и редко. Холод пробирал до костей, больная нога ныла тупым, навязчивым напоминанием. Я нашел дешевую таверну в двух кварталах – «Усталый Извозчик». Внутри пахло кислым пивом, дешевым табаком и человеческой немытой тоской. Я забился в самый темный угол, заказал кружку мутного кваса и кусок черствого хлеба. Старался быть невидимкой. Время текло со скоростью капающей смолы. Я прикидывал план: двор конторы выходил в узкий, глухой переулок. Там должны быть ворота или калитка. Найти лаз. Проникнуть. Найти склад. Искать... что? Я даже не знал, что искал. Запрещенную книгу? Еще один свиток? Переписку? Любую зацепку, ведущую к усачу или к немецким корням.

Каждый глоток кваса казался ледяной глыбой в желудке. Каждый смех пьяных извозчиков за соседним столом – насмешкой над моей обреченностью. Юлиана, Артём, Варламов, его «Кристалл» – все это казалось сном из другой жизни. Здесь, в липкой мгле «Усталого Извозчика», была только жгучая тревога, холодный пот на спине и тень Седова, неумолимо приближающаяся.

Когда городские часы где-то вдалеке пробили два, я выскользнул из таверны. Ночь была глухой, сырой, туман начал стелиться по мостовой, скрывая контуры домов. Идеальная завеса. Я, прижимаясь к стенам, как тень, вернулся к переулку за конторой «Вечный Покой».

Переулок был узкой щелью между задниками домов, заваленной мусором и пахнувшей кошками. Ворота во двор конторы были крепкими, дубовыми, с массивным замком. Но справа, почти в самом углу, я нашел то, на что надеялся – старую, покосившуюся калитку для слуг. Дерево прогнило у основания. Несколько сильных ударов плечом, от которых боль в ребре вскрикнула протестом – и замок, вернее, петли, с треском поддались. Я протиснулся в щель.

Двор конторы был небольшим, захламленным. Стояли пустые деревянные поддоны, валялись обрывки веревки, тюки какой-то грубой ткани. И пахло. Пахло специфически: воском, формалином, сырой древесиной и... тленом. Не сильным, но навязчивым, въедающимся в ноздри. Прямо напротив меня, в глубине двора, притулилось низкое каменное строение с единственной массивной дверью, окованной железом. Склад. Или подвал. Окна у него были маленькие, высоко под потолком, зарешеченные и затянутые паутиной.

Дверь была заперта на здоровенный висячий замок. Без отмычки или кувалды – не подступиться. Но слева от двери, почти у самой земли, я заметил квадратный проем – лаз для кошек или вентиляцию. Решетка, его закрывавшая, была ржавой и местами погнутой. Я упал на колени в холодную грязь, игнорируя протест ноги. Пальцами, ободранными о ржавый металл, я отчаянно дергал и гнул прутья, предавая рукам силу простым заклинанием. Один, самый нижний, поддался с противным скрипом. Потом еще один. Щель стала чуть шире. Силой и болью я разогнул их достаточно, чтобы протиснуться.

Внутри царила кромешная тьма и гробовая тишина, нарушаемая лишь моим тяжелым дыханием и стуком собственного сердца. Воздух был спертым, насыщенным пылью и тем самым специфическим запахом похоронной конторы, только в разы гуще – запахом неживого дерева, тканей, химикатов и... запустения. Я замер, давая глазам привыкнуть. Слабый свет от уличных фонарей, пробивавшийся сквозь зарешеченные окна под потолком, выхватывал из мрака лишь смутные очертания.

Постепенно картина проступила, когда произнёс заговор «кошки» - зрение стало чёрно-белым, но тьма перестала быть помехой. Я был в низком, длинном подвале. Сводчатый потолок давил. Стеллажи, грубо сколоченные из толстых досок, тянулись вдоль стен и стояли рядами посередине. На них, на полу, в проходах – везде стояли, лежали, были навалены ящики. Разные: большие, похожие на упаковки для гробов, поменьше – вероятно, для венков, аксессуаров. Были и бочки, вероятно, с воском или консервирующими составами. Но больше всего было именно ящиков. Деревянных, некрашеных, пахнущих свежей стружкой и чем-то еще, чуть сладковато-приторным.

Я подошёл ближе, опираясь на трость, которая теперь казался нелепым и громоздким в этой тесноте. Куда смотрели? На какие ящики? Их были десятки! Времени катастрофически мало – до рассвета пара часов, не больше. А потом – рабочие, служащие... и конец.