Мое дыхание стало частым, поверхностным. Паника, холодная и липкая, снова подползала к горлу. Ящики. Бочки. Гробы? Бесконечное множество темных углов, где могла быть спрятана разгадка… или смертельная ловушка. И над всем этим – неумолимый отсчет часов до встречи с Седовым. Я сделал шаг вперед, трость глухо стукнула о каменный пол, эхо раскатилось под сводами. Поиски начинались здесь, в этом царстве тлена и тени, среди немых свидетелей чужих смертей. И первое, что предстояло сделать, – выбрать, какой ящик вскрыть первым.

Тишина подвала была не пустотой, а густым, давящим веществом, пропитанным запахами. Запах воска и сосновой стружки – непривычный, но почти успокаивающий фон похоронного ремесла. Но под ним, как гнилой корень под свежей почвой, пробивался иной аромат: сладковато-приторный, химически резкий – формалин, консервант, сцепившийся в смертельном поединке с неизбежным тленом. И еще – пыль. Столетняя пыль, осевшая на балках, ящиках, въевшаяся в грубые доски стеллажей. Она щекотала ноздри, заставляя сдерживать чихание. Каждый мой шаг, каждый скрип и стук трости по каменному полу отдавался гулким эхом под сводами, словно будя незримых обитателей этого подземного царства.

Время. Оно висело над головой тяжелее каменных плит потолка. До рассвета – считанные часы. До Седова – еще меньше. Паника, холодная и цепкая, пыталась сжать горло. Я выгнал ее усилием воли. Действовать. Системно.

Я поднял руку, пальцы сложились в знакомый, почти забытый за недели выздоровления и формул Варламова жест – Поиск Неявного. Заклинание метамагии, призванное высветить скрытое, запечатанное, заговоренное. Я сконцентрировался, выжимая из истощенного канала крохи маны, представляя цель: запретное знание. Книга. Свиток. Знак трезубца со змеей. Искра маны рванулась из кончиков пальцев, растекаясь невидимой сетью по подвалу, цепляясь за предметы.

И… ничего. Ни малейшего отклика. Ни вспышек на ящиках, ни дрожания воздуха. Заклинание, как выдох, рассеялось в спертом воздухе, не найдя опоры. Я застонал от досады и усталости. Почему? Потому что я не знал точно, что ищу? Потому что искомое было слишком хорошо скрыто мастерами конспирации или магией? Или потому что здесь просто не было ничего запретного? Отчаяние снова подкатило волной. Охранка могла не проверять гробы из суеверия? Глупость! Они проверяют все, если есть подозрение! Но, может, подозрений и не было?

Мой взгляд упал на ящики, похожие на упаковки гробов. Длинные, прямоугольные, из неструганной сосны. Их было штук десять, сложенных в углу, чуть в стороне от основной массы припасов. Более свежие? Или просто невостребованные? Если прятать контрабанду... то именно там. Где обыск наименее вероятен. Где сам предмет – символ смерти – отпугивает лишнее любопытство.

Я подошел, преодолевая внутреннее сопротивление. Суеверие – глупое, первобытное – шептало: не трогай покойников. Я заглушил его циничной логикой: Они мертвы. Они не помешают. Костыль я отставил, прислонив к стеллажу. Нужны были обе руки. Первый ящик. Крышка прибита грубыми гвоздями. Я применил простое заклинание тяги, чтобы выкорчевать гвозди. Дерево затрещало, гвозди скрипнули. Крышка поддалась.

Пустота. Чистая, выстланная стружкой пустота. Только запах свежей древесины стал сильнее. Второй ящик – то же самое. Пусто. Третий... Четвертый... Отчаяние возвращалось с каждой потраченной минутой. Руки дрожали от усилий и нервного напряжения. Пятый ящик. Крышка тяжелее. Я рванул ее с хрустом запястья.

И отшатнулся, едва не вскрикнув.

Внутри, на мягкой подстилке из стружки и темной ткани, лежало оно. Тело. Мужчина. Средних лет. Лицо... неестественно гладкое, восковое, подкрашенное румянами, которые в тусклом свете фонаря казались жуткими пятнами. Глаза закрыты. Волосы аккуратно причесаны. Одет в темный, добротный, но явно не новый костюм. Запах – уже не просто формалин. Сладковатая тяжесть плоти, остановившейся в своем разложении лишь искусственно. Запах остановившейся жизни, химически законсервированной. Меня затрясло. Не от страха призраков, а от физиологического отвращения, от вторжения в самое интимное пространство смерти.

- Идиот! – мысль пронеслась молнией. - Конечно! Зачем везти пустой гроб? Его везут с... содержимым! Но где же тогда… - Взгляд упал на тело. На ткань под ним. Двойное дно?

Я глубоко вдохнул, глотая ком тошноты. Надо. Иначе Сибирь. Или петля. Заставил себя наклониться. Запах ударил сильнее. Я отвернулся, задержал дыхание. Руки дрожали, когда я осторожно, с отвращением, взял тело за плечи. Оно было холодным, твердым и невероятно тяжелым. Мертвый вес. Я сдвинул его чуть в сторону, обнажив дно ящика. Ткань подстилки была приколота мелкими гвоздиками к деревянному ложу. Я попробовал дёрнуть её. Ткань отошла. Под ней – не сплошное дно, а аккуратная деревянная панель, почти неотличимая от основного дна, но... с крошечной щелькой по краю.

Сердце забилось как бешеное. Я вновь применил заклятие. Панель поднялась беззвучно, на хорошо смазанных петлях. Под ней – не пустота, а книги. Несколько толстых фолиантов в темных, потрепанных кожаных переплетах. И пачка бумаг, перевязанных черной лентой.

Я выхватил верхнюю книгу, почти не глядя. Открыл наугад. Страницы – плотная желтоватая бумага. Текст – не кириллица, не латиница... сложные, угловатые символы, пояснения на немецком, перемежающиеся схемами пентаграмм, звезд, переплетенных змей. Знаки, от которых веяло ледяным, чуждым злом. Демонология. Запрещенная. Высшего уровня. Берлинский штемпель в моей лжи оказался пророческим. Это было оно! Доказательство! Связь! Возможно, даже учебник или справочник того самого "контакта"!

Радость, острая и пьянящая, ударила в голову. Я судорожно запихнул книгу и пачку бумаг под свой сюртук, затянул пояс. Остальное пришлось оставить – слишком много, слишком заметно. Главное – образцы. Доказательство для Седова. Ключ к своей свободе. Я уже торопливо опускал панель, поправлял ткань, готовясь с неимоверным облегчением сдвинуть тело обратно...

И замер. Ледяной иглой вонзился в спину. Шаги! Твердые, мерные шаги по каменным ступеням где-то снаружи. Не спеша. Сверху. Идущие сюда. В подвал.

Паника схватила за горло ледяной рукой. Рабочий? Сторож? Усач?! Неважно. Меня поймают. Здесь. С трупом. С крадеными запретными книгами под сюртуком. Мысль о Седове, о расправе была страшнее любого призрака.

Взор метнулся по подвалу. Уйти? Куда? Один выход – та дверь, к которой приближались шаги! Спрятаться? За стеллажами? Слишком очевидно! В пустом ящике? Но их обыскали... Взгляд упал на открытый гроб. На холодное, неподвижное лицо мужчины внутри. Нет. Нет, только не это!

Шаги стали громче. Кто-то уже спускался по лестнице. Скрипнула дверная ручка. Металл лязгнул.

Инстинкт самосохранения оказался сильнее отвращения. Я не думал. Я действовал. Рванул крышку гроба, которая стояла прислоненной рядом, сгреб в охапку трость. Прыгнул в ящик, впиваясь коленями в стружку рядом с мертвецом. Толкнул его холодное плечо, заваливая тело чуть на бок, чтобы освободить больше места для себя. Запах формалина и смерти ударил в лицо, вызвав рвотный спазм. Я сглотнул желчь. Руки дрожали, когда я натянул на себя темную ткань подстилки, стараясь слиться с ложем. И последнее, страшное усилие – я поднял крышку гроба изнутри и натянул ее на себя, опуская до щелчка старых, но крепких защелок по бокам ящика.

Абсолютная тьма. Абсолютная тишина, нарушаемая только бешеным стуком моего сердца, гулким, как барабан в этой деревянной могиле. И запах. Боже, этот жуткий запах! Сладковатый формалин, пыль, старая шерсть ткани и... холодная, необратимая плоть рядом. Я лежал плечом к плечу с мертвецом. Его локоть упирался мне в бок. Его восковое, неподвижное лицо было, казалось, в сантиметрах от моего. Я зажмурился, но от этого стало только страшнее. Я чувствовал его присутствие кожей, каждой порой. Дышать было нечем – спертый воздух наполнялся моим собственным горячим, частым выдохом и этим жутким химическим смрадом.