—Видите? — она прошептала. — Он чувствует что-то.

Я сунул инструмент в карман. Возможно, это был компас или вроде того, а Даша просто суеверная. В 19 веке прислуга хоть что-то знала о достижениях прогресса или это правда было что-то большее? Я сразу же отмахнулся от последней мысли.

А к вечеру приехали кредиторы.

Даша вбежала в кабинет, вся бледная:— Барин, купец Ермолаев...

На крыльце стояли трое. Купец в поддёвке, с окладистой бородой и цепью на жилете. Да, мода у вышибал и бандитов не меняется — почти такая же золотая цепь висела на шее у Кабана на век позже. За ним — двое здоровяков в рваных кафтанах, но оба с почтительными поклонами.

—Григорий Аркадьевич, — Ермолаев снял картуз, но не поклонился. — За долгом приехал. Три месяца мучной поставки.

Я скрестил руки на груди, чувствуя, как новое тело будто само принимает позу аристократа:— Деньги будут. Через неделю.

—Слышал я эти «недели», — купец усмехнулся, но глаза бегали, избегая встретиться с моими. — У вас и самовар-то последний забрали.

Один из здоровяков кашлянул, поправляя нож за поясом. Но его напарник толкнул его локтем, шепча:— Молчи, дурак. Он ж дворянин.

—Через неделю, — повторил я, вкладывая в голос сталь, которой не было у Дениса. — Или вы сомневаетесь в слове Грановских?

Ермолаев замялся. Потом плюнул через плечо, будто сплёвывая собственную трусость:— Ладно. Неделя. Но проценты за неё — двойные.

Они уехали, подняв тучи пыли. Даша дрожала у двери, но я улыбнулся. Даже нищий дворянин — всё ещё дворянин и я чувствовал, как скоро привыкну к этому.

Перед сном снова взял циркуль. Стрелка теперь уже упрямо указывала на северо-восток — туда, где за лесом мерцали огни уездного городка. Взял карту из кабинета отца. Там, куда показывала стрелка, была отмечена деревня Черноречье.

Положил циркуль на томик Бодлера. Завтра. Завтра начнутся настоящие вопросы.

А пока — ветер стучал ставнями, Даша похрапывала за тонкой стенкой, и дом, скрипя, обнимал свою новую тайну.

Утро пришло с протяжным скрипом ставень. Даша уже хлопотала в коридоре — её шаги, лёгкие и торопливые, отдавались эхом в пустых залах. Я потянулся, чувствуя, как молодые мышцы отвечают без привычной скованности. За окном июльское солнце золотило верхушки сосен, а в саду трещали кузнечики, будто заводили невидимые механизмы.

В лаборатории, куда я спустился после завтрака, пахло пылью и старой бумагой. На столе лежал раскрытый дневник Григория с засушенным клевером между страниц. Его почерк, угловатый и нервный, петлял вокруг схем звёздного неба, перемежаясь уравнениями:

«Если принять скорость эфирного ветра за константу, то угол отклонения маятника должен соответствовать…»

Я перевернул страницу. Набросок зодиакального круга с цифрами на полях напоминал попытку соединить астрологию с дифференциальными исчислениями. Григорий явно пытался найти систему там, где другие видят лишь мистику.

—Барин, — Даша замерла на пороге, держа в руках веник, словно скипетр. — Купец Ермолаев прислал мальчишку с запиской.

Листок пах дешёвой махоркой. Корявые буквы выводили: «Жду через три дня. Или сам приеду с гостями».

Я сунул записку под пресс с кристаллом кварца — тот самый, что грелся в ладони, будто живой. Даша наблюдала, как его грани ловят свет, но промолчала. Её взгляд скользнул по столу, заваленному книгами, и задержался на развороте с гороскопом.

—Вы… снова за звёздами? — спросила она осторожно.

—Это не просто звёзды. — Я провёл пальцем по графику лунных фаз. — Видишь эти кривые? Они показывают, как меняется гравитационное поле. А здесь… — открыл «Трактат о небесной механике», — расчёты приливов в Финском заливе. Твоя родина ведь у моря?

Она кивнула, неожиданно оживившись:

—Отец рыбачил. Говорил, когда полная луна — улов хуже.

—Потому что приливы меняют течения. — Я обвёл уравнение, где лунная фаза связывалась с коэффициентом трения. — Но вы, наверное, там всё на русалок списываете.

Даша засмеялась, но тут же прикрыла рот, будто поймала себя на вольности. Её смех, звонкий и неожиданно молодой, заставил меня улыбнуться.

—А можно… — она покраснела, переминаясь с ноги на ногу, — узнать, когда ваш батюшка вернётся? По звёздам.

В дневнике Григория была страница с прогнозом для отца — интегралы, переплетённые с астрологическими символами. Числа говорили о вероятностях, но как перевести их на язык надежды?

—Видишь эту точку? — ткнул в график с пиком в сентябре, импровизируя на ходу. — Здесь пересекаются траектории Меркурия и Венеры. Значит, письма придут раньше, чем мы ждём.

Она потянулась к рисунку, но вдруг отдернула руку, словно обожглась.

—Спасибо, барин, — прошептала и выбежала, оставив веник прислонённым к двери.

К полудню я нашёл в сундуке под лестницей папку с пометкой «Императорская академия». Внутри — проспект с гравюрами: башни в готическом стиле, аудитории с витражами, изображающими геометрические фигуры. На последней странице красовалась печать с девизом: «Scientia et Arcana».

—Знание и тайны, — пробормотал я, разглядывая схему факультетов. Метамагия, стихийные искусства, артефакторика… Рядом с перечнем дисциплин чья-то рука вывела:«Экзамены — ежегодно в сентябре. Для дворян — квота».

Сердце забилось чаще. Академия. Место, где могло быть так привычно и так уютно.

Вечером, когда Даша ушла запирать курятник, я разложил на столе карту Петербурга. На ней кто-то отметил красным крестиком здание у Невы — Академию.

В окно ударил порыв ветра, задув свечу. Во тьме замигал слабый огонёк — где-то за лесом, на востоке. Сначала я подумал о фонаре, но свет пульсировал, словно дыша. Он напоминал северное сияние, спутанное с биением сердца.

Я прижал ладонь к стеклу, чувствуя, как холод просачивается сквозь кожу. Там, за горизонтом, ждала не просто академия — дверь в мир, где мои числа обретут смысл. Где я смогу не бежать, а наконец успокоиться и начать всё с чистого листа.

- Завтра, — пообещал я темноте, — начнём сначала.

А в углу лаборатории, под грудой книг, тихо шелестели страницы «Основ сакральной геометрии». Ветер листал их, останавливаясь на главе с заголовком: «Теоремы как заклинания: преобразование энергии и доказательства».

Утро началось с того, что Даша уронила поднос. Фарфоровая чашка с позолотой разбилась о пол, рассыпав осколки, похожие на лепестки хризантем. Она замерла, будто превратилась в статую из сахарной глазури, а я, не успев одеться, уже стоял на пороге столовой в рубашке с расстёгнутым воротом.

— Простите, барин, я… — она упала на колени, торопливо собирая черепки, но я опередил её, схватив за локоть.

— Не режь руки. — Голос прозвучал резче, чем хотелось. Она вздрогнула, и тонкая кость под пальцами дрогнула, как крыло пойманной птицы. — Подметёшь потом.

Она подняла глаза. Солнце из окна упало ей в зрачки, превратив карие в янтарные. На щеке дрожала капля пота, и я вдруг осознал, как близко наклонился. Слишком близко для барина и служанки. Слишком далеко для чего-то другого.

— Спасибо, — прошептала она, аккуратно освободив руку. Пятки зашлёпали по коридору, унося с собой запах ржаного хлеба и растерянности.

Я провёл весь следующий день, чтобы попробовать разобраться в астрологии. Память Григория возвращалась постепенно и я вдруг осознал, что он думал использовать эти знания, чтобы разобраться с долгами, хотя так и не решился. Работает это или нет, но идея казалась хорошей, даже если просто придётся всучивать всякий бред местным дворянам. Впрочем, я решил начать с малого...

Надо было ехать в город. Дорога в уездный город вилась меж берёзовых рощ, где стволы, будто исписанные тайными формулами, тянулись к небу. Колесо телеги подпрыгивало на камнях, и я то и дело хватался за борт, чтобы не слететь. Даша, сидевшая сзади на мешке с яблоками, смеялась каждый раз, когда меня подбрасывало:

— Барин, да вы как на качелях! - кажется, рулить в местном мире я не умел.