Улицы были лабиринтом из гранита и амбиций. Фасады домов украшали барельефы с алхимическими символами, водосточные трубы извивались, как змеи, изрыгающие дождевую воду в канавы. На перекрёстке патруль с артефактами-наручниками, те, по слухам, подавляли магию, гнал толпу прочь с пути кареты какого-то сановника.

Академия магических наук возникла внезапно — будто горный хребет, выросший посреди равнины. Её шпили, обвитые бронзовыми спиралями, упирались в облака. На вратах, отлитых из чёрного металла, сияла надпись: «Scientia et Arcana». У входа толпились абитуриенты: юноши в строгих сюртуках с гербами, девушки в платьях с вышитыми рунами. Некоторые лихорадочно листали конспекты, другие пытались зажечь свечи дрожащими пальцами.

Сердце ёкнуло. Здесь, среди этих стен, решалась моя судьба.

Я достал из кармана смятый конверт с документами, подтверждающими дворянство. Чернила расплылись от сырости, но печать всё ещё была различима.

—Держись, — прошептал я самому себе, ощущая под ногами вибрацию города, где даже камни дышали магией. — Это только начало уравнения.

А где-то далеко, в доме с пахнущим полынью платком, Даша, наверное, подметала пустые комнаты, слушая, как скрип половиц наполняет тишину вопросами, на которые у нас обоих не было ответов.

Академия магических наук нависала над мной, как каменный исполин, высеченный из самой идеи знания. Её шпили, обвитые бронзовыми спиралями с руническими надписями, пронзали низкие петербургские облака, а витражи главного фасада изображали не святых, а великих магосов: Ломоносова, держащего шар эфирных токов, Эйлера с лентой Мёбиуса в руках, Софью Ковалевскую, чьи пальцы касались звёздных орбит. Студенты стекались к вратам, словно ручьи в реку, их голоса сливались в гул, напоминающий жужжание гигантского трансформатора.

Обернувшись, увидел юношу в поношенном, но безупречно сшитом сюртуке. Его лицо, обрамлённое тёмными волнами волос, хранило следы былого благородства, как старый портрет — следы позолоты.

—Артём Лугин, — представился он, слегка склонив голову. — Из рода Лугиных. Да, тех самых. Тех, что теперь едва ли помнят.

—Григорий Грановский, — ответил я, пожимая его руку. Ладонь была шершавой, как у того, кто не боится работы. — Наши предки, кажется, выбрали один и тот же путь банкротства.

Он усмехнулся, и мы двинулись к регистрации, минуя толпу. Внутри академия оказалась ещё величественнее: мраморная лестница, ступени которой подсвечивались голубоватым пламенем, заключённым в хрустальные шары. На стенах висели портреты деканов прошлого — их глаза будто бы следили за каждым шагом, а под рамами мерцали таблички: «Magnus in mathematicis, major in magia» — Велик в математике, величествен в магии.

—Факультеты делятся по принципу «от абстрактного к прикладному», — Артём вёл меня, будто экскурсовод. — Вон, метамаги — те, что в мантиях с фракталами. Стихийщики носят эмблемы стихий на отворотах. А те… — он кивнул на группу у витража, — артефакторы. У них паяльники вместо перьев и карандашей, ха-ха.

У стола регистрации, украшенного моделью додекаэдра, уже выстроилась очередь. Здесь пахло пергаментом, чернилами и амбициями. Чиновник с седыми бакенбардами и орденом «За магические заслуги» на груди выкрикивал фамилии:— Волконский! Лопухина! Меншиков!

Из толпы вышел юноша в сюртуке, расшитом серебряными нитями. Его лицо, будто высеченное из мрамора тем же резцом, что и академические статуи, выражало пресыщенное превосходство.

—Потомок светлейшего князя, — шепнул Артём. — Дмитрий Меншиков. Говорят, его род один из сильнейших с петровской эпохи.

Меншиков бросил заявление на стол перед моим, даже не глядя:— Грановский? Слышал. Ваш отец провалил миссию в Монголии, верно? — Его голос звенел, как лезвие. — Надеюсь, вы хотя бы считать умеете.

—Лучше, чем вы умеете себя вести, — парировал я, забирая документ. Артём фыркнул, прикрыв рот ладонью.

Экзаменационный зал напоминал пантеон. Купол, расписанный зодиакальными созвездиями и дифференциальными уравнениями, парил над рядами дубовых парт. На каждом столе лежали: перо для черчения магических схем, свиток с задачами и мешочек с порошком голубого кристалла — «чернила для метамагов».

—Три часа на доказательство теоремы о эфирном потоке, — объявил седовласый профессор с жезлом в виде интегрирующей линейки. — Приступайте.

Я развернул свиток. Задача гласила:«Доказать, что скорость эфирного потока в замкнутом контуре обратно пропорциональна магическому сопротивлению и прямо — квадрату приложенного потенциала». По сути, закон Ома, переодетый в магические одежды.

Сердце забилось чаще. Пальцы сами потянулись к перу. Я начал выводить формулы, переводя знакомые физические законы на язык магии. «Если заменить напряжение на магический потенциал (Ψ), а сопротивление на коэффициент эфирной вязкости (η)…». Строки сплетались в изящное доказательство, как нити в ковре.

Рядом Артём бормотал формулы под нос. Меншиков, сидевший через ряд, щёлкал пальцами, заставляя меня отвлекаться от решения задачи.

—Время! — профессор ударил жезлом о пол. Свитки сами свернулись и улетели в корзину для проверки, кружась, как осенние листья.

Результаты объявили на закате. Мы стояли в колонном зале, где статуя Петра I держала не меч, а гигантский циркуль. Профессор зачитал список:— Артём Лугин… удовлетворительно — шестьдесят семь баллов. Дмитрий Меншиков… отлично — 96 баллов. Григорий Грановский… — он сделал паузу, глядя поверх очков, — безупречно — сто из ста.

Меншиков побледнел. Артём хлопнул меня по плечу:— Вижу, ты времени зря не терял. Кажется, я знаю у кого буду списывать!

Я сжал дрожащие пальцы. В груди горело странное чувство — не триумф, а облегчение. Я, даже запертый в этом теле, всё ещё мог побеждать.

Но следующим утром я должен был приступить к практической части экзамена…

Академия замерла в предрассветной синеве. В коридорах, где портреты магосов шептались на забытых языках, я брел к аудитории стихий. Аромат ладана и озона висел в воздухе. Где-то вдали звенели стеклянные колбы, а голоса преподавателей доносились, как заклинания:— Концентрация! Воля! Вы — проводник и источник!

Я прижал ладонь к холодному мрамору стены, чувствуя, как пульсирует энергия академии — древняя, как сами камни. В кармане лежал Дашин платок, пахнущий полынью.— Посмотрим, чья воля сильнее, — прошептал я миру, который всё ещё не верил в меня.

А где-то в высоких залах, за дверями с рунами, ждал экзамен, готовый испытать мою душу на прочность.

Предрассветный холод академического общежития въелся в кости, как ржавчина. Я сидел на жесткой койке, пальцы бессознательно сжимали и разжимались, пытаясь уловить призрачное эхо той силы, которая так легко ложилась на бумагу формулами, но упорно бежала от волевого усилия. За окном, в сизой дымке, маячили очертания Башни Стихий – места сегодняшнего испытания. В ушах еще звенел вчерашний голос профессора:«Теория – карта, практика – территория. Не всякий картограф способен пройти путь». И карта моя была испещрена пометками о провалах: потухшие свечи, не сдвинувшиеся с места камешки, лишь изредка – слабая дрожь воды в стакане. Тело Григория, молодое и потенциально сильное, словно намертво заперло дверь в мир магии, доступный другим.

Зал Испытаний оглушал. Высокие, стрельчатые своды терялись в полумраке, подсвеченном лишь голубоватым свечением магических бра, где пламенели не свечи, а сжатые шары холодного света. Воздух вибрировал от накопленной энергии, пахнул озоном, камнем и… страхом. В центре зала стояло массивное кольцо из темного, отливающего металлом камня – Анализатор ЭСЗ или эфирной силы заклинаний, испещренный мерцающими рунами. Через его просвет была видна мишень – круг из особо прочной, магически инертной древесины, в двадцати шагах.

По краям зала, на возвышении, сидела Приемная Комиссия. Суровые лица в темно-бордовых мантиях с вышитыми золотом символами факультетов. Их взгляды, холодные и оценивающие, скользили по выстроившимся абитуриентам. Рядом со мной нервно переминался Артём. Его пальцы белели от напряжения.