И тут из переулка вынесся отряд. Не жандармы. Конная полиция – городовые в темных шинелях, с нагайками в руках. Обычные люди. Не маги. Но их лица были тупы и жестоки от дозволенной власти. Лошади, вздыбленные, били копытами по брусчатке.

– Разойдись, смутьяны! – рявкнул усатый пристав впереди. – По коням! Вали их!

Нагайки взметнулись. Тяжелые, с свинцовыми наконечниками. Первый удар хлестнул по спине ближайшего студента. Вопль боли. Толпа метнулась, как испуганные овцы. Кто-то попытался швырнуть слабенькую шаровую молнию – она шипя погасла в воздухе, не долетев. Другие просто закрывали головы руками. Оболенский кричал что-то, пытаясь встать на пути всадника, но конь толкнул его грудью, а нагайка хлестнула по лицу. Он упал.

Беспомощность. Страх. Жестокость. Городовые рубили нагайками без разбора, топча отстающих копытами. Студенты, потенциальные маги Империи, оказались беспомощны перед тупой силой и дисциплиной. Они бежали, растекаясь по переулкам, оставляя на снегу пятна крови и потерянные шапки. Оболенский поднялся на колени, держась за окровавленное лицо, его революционный пыл развеян одним ударом плети.

Я отвернулся. Жалость? Злость? Нет. Лишь холодная констатация: их игра проиграна. Алиса использовала их как щит, как шум. И ушла. След ее был четким, уходящим в сторону Тучкова моста. Я двинулся дальше, глубже в лабиринт узких, темных улиц Петербургской стороны. Туда, где каналы чернели, как провалы в ад, а тени сгущались до непроглядности.

Я свернул в глухой закоулок между высокими, мрачными доходными домами. Лунный свет почти не проникал сюда. Воздух стоял неподвижный, пропитанный запахом нечистот и старого камня. След Алисы здесь был сильным, свежим. Она где-то рядом. Я ускорил шаг, превозмогая хромоту.

И тут тень передо мной... ожила.

Не метафорически. Буквально. Густая, чернильная тень у подножия стены вздыбилась. Она не просто встала – она приподнялась из плоскости, как вязкая, пузырящаяся нефть. Формы не было. Только клокочущая, абсурдная масса тьмы, холодная волна не-жизни ударила от нее, заставив сердце сжаться. Демон.

Материализация была мгновенной и кошмарной. Тень сгустилась, вытянулась, обрела чудовищные очертания. Медведь. Или уродливая пародия на него. Чудовищных размеров, но лишенный кожи и шерсти. Обнаженные, бугристые мышцы, сине-багровые, как гнилое мясо, пульсировали под невидимым напряжением. Голова – огромный, бесформенный нарост с торчащими обломками костей, напоминавшими жуткую имитацию черепа. Из пасти, зияющей черной дырой, сочилась темная, тягучая слюна. Но самое жуткое – элементы, вбитые в плоть. По спине, вдоль позвоночника, торчали ржавые железные прутья, вкрученные прямо в кость, как антенны пытки. Лапы, больше похожие на лопаты, заканчивались когтями из черного, обсидианового камня, но в суставы были вкованы массивные, зазубренные стальные пластины, искривляющие движение и явно причиняющие невыносимую боль при каждом шаге. Глаз не было – лишь две глубокие впадины, из которых сочилась та же черная жижа, что и из пасти. Оно не ревело. Оно скулило – низким, скрежещущим звуком, полным вечной муки.

Оно заполнило собой весь узкий проход. Запах ударил в нос – медной монеты, гниющего мяса и озона. Холодный, нечеловеческий интеллект в безглазых впадинах был направлен на меня. Четко. Целенаправленно.

Она знала. Алиса знала о хвосте. И прислала встречный комитет. Из самого ада

Холодный разум без глаз зафиксировал цель. Скулящий вибрационный гул демона – звук вечной агонии – ударил по костям, заставив зубы сомкнуться в оскале. Запах гниющей плоти и ржавчины заполнил проулок, вытесняя вонь каналов. Медведь-пария бросился на меня. Массивная лапа с обсидиановыми когтями и вкованными стальными пластинами рванула воздух, целясь в голову. Камни треснули под его весом. Стальные зазубрины в суставе впились в его же плоть, брызнув черной жижей, но чудовище лишь завизжало громче, ускоряясь. Боль подпитывала его ярость.

Щит! Сейчас! Мысль пронеслась, ледяная. Пальцы сплелись в знак. Личный резерв, исковерканный травмой, рванул наружу. Воздух сгустился в кривое, дрожащее зеркало передо мной. Лапа демона обрушилась на него.

Грохот! Барьер взорвался осколками магической энергии. Ударная волна ударила меня в грудь, отшвырнула назад. Спина врезалась в кирпичную стену. Воздух вырвался из легких с хрипом. В глазах поплыли черные мухи. Боль в ноге взревела. Демон, лишь качнувшись, поднял вторую лапу – цель: раздавить.

Вода! Я кубарем откатился в сторону. Грязная лужа у его ног. Жест – резкий, режущий. Молекулярный резонанс! Нагрев! Искра маны пронзила жидкость. Вода не закипела – взорвалась плотным столбом обжигающего пара прямо в его безглазую морду. Слепящий, жгучий туман окутал голову чудовища. Оно взревело, замотав головой, когтистая лапа опустошила воздух в сантиметрах от моей головы.

Огонь! Концентрация! Вторая рука выбросила вперед сгусток белого пламени – раскаленный дротик. Он вонзился в сине-багровый бок, там, где пульсировали мышцы. Запах паленого мяса. Демон дернулся, но не отпрянул. Пламя погасло, оставив дымящуюся черную язву. Слишком мелко. Слишком слабо. Травма и страх душили силу.

Пар рассеялся. Демон повернул ко мне свою изуродованную морду. Скулеж перешел в визгливый вой. Он видел сквозь боль. Его металл. Ржавые прутья вдоль хребта, стальные пластины в суставах. Слабость и источник силы. Я сжал кулак до хруста костяшек, представляя кристаллическую решетку ближайшей пластины на сгибе передней лапы. Разрушить связи! Плавка! Импульс маны, искаженный, рвущий жилы, ударил в цель.

Металл завыл. Багровое свечение, корчащийся, текущий металл. Демон взревел так, что задрожали стены – звук невыносимой муки. Расплавленный свинец капал на его плоть, прожигал, сливался с ней. Конвульсии сотрясли чудовищное тело. Работает!

Но боль не сломила его – она взвинтила. Визг перешел в рев безумной ярости. Игнорируя плавящуюся лапу, демон рванул вперед, невероятно быстрый для своей массы. Не лапа – хвост, костяной отросток с вбитыми железными шипами, промелькнул в воздухе. Удар пришелся по диагонали через грудь.

Хруст! Боль, острее ножа! Ребро? Грудная клетка сжалась. Я отлетел, кувыркаясь по камням. Кровь хлынула горлом, теплая и соленая, заливая рот. Голова закружилась, мир поплыл. Слишком быстр. Слишком силен.

Он был уже над тобой. Чудовищная тень. Пасть, зияющая бездной, источающая ядовитую слюну. Запах смерти и ржавчины. Как тогда. На льду. Только помощи в этот раз точно ни от кого ждать не придётся. Отчаяние сменилось ледяным бешенством. Нет! Не в этот раз!

Взгляд метнулся к ржавому чугунному фонарному столбу в конце тупика. Последняя надежда. Рука, окровавленная, поднялась не к демону, а к основанию столба. Кинетика! Точечный импульс! По касательной! Последние крохи маны, вырванные с корнем, рванули невидимым тараном в ржавое основание.

Скрррежжет! Столб надломился с душераздирающим скрипом. Рухнул по рассчитанной дуге, всей своей чугунной тяжестью на спину демона. Прямо на торчащие ржавые прутья.

Грохот! Прутья, вбитые в кость, под ударом согнулись, вонзились глубже в тело. Демон издал звук, разрывающий уши – рев, визг, предсмертный хрип. Его согнуло пополам под чудовищной тяжестью. Черная жижа фонтаном хлынула из пасти и ран. Он рухнул на колени, чудовищно скуля, пытаясь сбросить давящую тяжесть, но чугун впивался, множа агонию. Скован!

Сейчас! Пока он прикован! Я поднялся на колени, потом на ноги, шатаясь. Каждый вдох резал сломанное ребро. Кровь хлестала из рваных ран на груди, заливала глаза. Мир двоился. Маны не было – только пульсирующая пустота, жжение во всем теле, звон в ушах. Но ярость гнала. Финал. Высшая математика разрушения. Эфирная стрела? Слишком грубо. Нужно точнее. Сгусток энтропии. Формула метамагии – не плазма, а распад на уровне частиц. Хаос как оружие. Пальцы сплелись в немыслимо сложный знак. Агония стала топливом. Я вырвал последние силы, сжигая нервные пути. Боль была белой, всепоглощающей.