Поэтому не без внутренней дрожи входил я в скромное здание Чкаловского загса — до эпохи помпезных дворцов бракосочетаний оставалось еще лет пять‑семь, ее запустит неугомонный Хрущев, начав с Дворца бракосочетаний на ленинградской набережной Красного Флота и в столичном Грибоедовском переулке.

Загс работал, но было в нем пока пустынно. Тетенька‑регистратор, внушительная дама лет сорока (самый мой контингент), по‑матерински окинула взглядом мою фигурку с букетиком и в ответ на мой вопрос переспросила: «Такие‑то? Да, регистрируются, сегодня». И у меня сразу отлегло: значит, не подвел внутренний голос, и все я вспомнил правильно — хотя, казалось бы, прочел однажды в книге серии «ЖЗЛ» и забыл — зачем нужна была мне эта информация в начале десятых годов двадцать первого века? А вот ведь пригодилась таким неожиданным образом.

До регистрации оставалась пара часов, и я стал всерьез подумывать по поводу сходить в местную баню помыться. Хоть я и извернулся, ополоснулся утром до пояса в поездном тубзике, сменил рубашку — все равно чувствовал себя после спанья в одежде каким‑то прогорклым. Но я сроду не мылся в общественных банях и даже не знал, как в них все обустроено. Наверное, для начала следовало заиметь полотенце, шайку, мыло? Задача непростая в незнакомом советском городе, да еще и с учетом праздничного, выходного дня. И я решил терпеть — довольно и того, что побрился, почистил порошком зубы.

Я прошелся по городу, переполненному красным, а также гуляющими людьми, офицерами в парадном обмундировании. Ближе к центру продавали прямо на улице, на лотках, водку и вино в розлив, бутерброды с сыром, колбасой и паюсной икрой. Я подкрепился и вернулся к загсу.

И вот наконец они. Подъехали на трех такси «Победа». Вышли, как на подбор — четверо молодых лейтенантов‑летчиков, в парадной форме, в лихо заломленных фуражках. С ними в роли дядьки, а может, свадебного генерала — средних лет майор. И три девушки — по‑праздничному причесанные, в пальтишках, наброшенных поверх новых платьев. Да еще пара родителей с бабушкой.

У входа в загс довольно быстро стала собираться толпа зевак. Свадьбы всегда приковывают добродушное внимание прохожих, а в праздник — особенно. Люди с бантами и флажками начали прибывать — но странно было не то, что они здесь останавливаются. Совершенно удивительным выглядело то, что никто не узнает главного героя. А ведь он был почти таким же, как его узнает и полюбит весь мир, разве что на три года моложе и еще улыбчивей. Но тут на него все глядели, словно бараны на новые ворота: такой же свежеиспеченный лейтеха, вчерашний курсантик, каких полным‑полно в местном училище — вон, целая колонна на параде только что прошла. А он вдобавок маленького роста, худенький, хрупенький — верно, и на параде сегодня шел в задних рядах.

Вот только я‑то — единственный возле загса, да и во всем городе — его узнал. И бросился к нему из толпы наперерез:

— Юрка! — все мы тут, молодые парни и девчата в СССР, были друг для друга «Юрки, Вальки, Кольки, Эдики». — Не узнал?! — И впрямь, с какой стати было ему меня узнавать. — Да это ж я, Лешка! Мы с тобой в ремеслухе в Люберцах учились! Я здесь проездом, узнал, что у тебя свадьба, решил: дай, думаю, зайду, поздравлю. Букет вот невесте купил — которая из них? Эта, самая красивая? — Невесту, я, конечно, тоже узнал по фото — не настолько, конечно, многочисленным, как его, но все‑таки.

Насколько я успел понять психологию людей того времени, да еще помноженную на свадьбу и всеобщий праздничный день, он, даже не узнав меня нисколько, должен будет пригласить, чтобы я разделил с ними празднество. И он решение принял мгновенно — даром что летчик‑истребитель, и даже сыграл радушное узнавание. Еще бы, не бычиться же ему здесь, на пороге загса и новой жизни, на виду зевак — мол, не признаю, да кто ты такой.

— Здорово, Леха! — выкрикнул. — Айда с нами! Рад тебя видеть!

Я подарил невесте букет, поцеловал даже, к смущению многих, ручку. Потом мы зашли в жарко натопленные помещения загса — и там молодых безо всяких ритуалов, буднично расписали. Не было музыки, никто не открывал шампанского, не лил его в пластиковые стаканчики — да и не было их здесь в ходу, пластиковых стаканчиков. (Разве что многоразового использования, что к термосам прилагались.)

А потом я естественным образом затесался в толпу гостей и, устроившись четвертым на заднем сиденье последней «Победы»‑такси, отбыл к месту, где планировалась гулянка.

Праздновали в коммуналке, на втором этаже некогда реквизированного купеческого лабаза.

Стол ломился от яств. Посуда была разнокалиберной. Стулья тоже. Впрочем, у конца стола, где я скромно поместился, сидели на обструганной доске, которую положили поверх двух табуреток.

Первый тост подняли, как водится, за молодых. Второй — за родителей невесты. Третий — за отсутствующих родных жениха. «Поедем мы на родину мою скоро! — вскричал жених. — В Смоленскую область, Гжатский район! И там еще раз погуляем! Правда, Валюта?» — ласково обратился он к невесте, смущенной и довольной.

Несмотря на то что по случаю праздника новобрачному дозволялось, как водится, расслабиться, да и перебрать, я видел, что он, несмотря на постоянные шутки, тосты, подначки, держит под контролем все поле действия. И меня в том числе — тоже. Разумеется, он ни разу не поверил в то, что когда‑то мы с ним учились (а он, дескать, забыл). Пригласил он меня исключительно из вежливости и чтобы не портить праздничную картину. Поэтому наше выяснение отношений, я чувствовал, еще предстояло.

Того‑то мне и надо было. Потому я не пил, слегка прихлебывал сладкое вино, и, хоть ухаживал за посаженной рядом со мной девицей, но тоже неотступно, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, следил за своим визави на противоположном конце стола. После брачующихся и родителей выпили за чистое небо и за то, чтобы количество взлетов равнялось количеству посадок. Выпили за Октябрьскую революцию и ее сорокалетнюю годовщину. Выпили даже за героическую собаку Лайку, что прокладывает сейчас путь будущим покорителям космоса. Главный герой все‑таки немного расслабился, но продолжал держать все действо (и меня) под контролем. Поглаживая сидящую рядом молодую жену по плечу, он громогласно спросил:

— Отгадайте загадку. Может ли сестра стать женой?

Все сразу как‑то напряглись и засмущались. Инцестуальная тема явно находилась не в русле советского табл‑тока, обычно весьма пуританского. Свежеиспеченная теща даже зарделась и воскликнула: «Да что ты, Юра, такое говоришь!»

Но жених гнул свое:

— Тогда вопрос второй: может ли жена стать сестрой?

Тут уж завозмущались разом все: «Да что за хохма такая странная!.. Да как такое возможно?!»

— А я вам говорю: может! Больше того скажу: в нашей семье так оно и будет!

— Чушь! — воскликнул кто‑то. — Что за бред?!

— Потому что моя дорогая Валюта, которая с сегодняшнего дня является моею законной женой, поступила в медицинское училище и скоро станет СЕСТРОЙ! Да‑да, медицинской сестрой! — под всеобщий смех пояснил новоиспеченный муж.

А спустя минуту все стали выбираться из‑за стола, и жених, протискиваясь мимо, похлопал меня сзади по плечу:

— Пойдем, Лех, с тобой покурим.

Мы вышли на деревянную лестницу, на площадку второго этажа — Юра в компании своих друзей, трех свежеиспеченных лейтенантов. Все бравые, в парадной форме — но уже со слегка расслабленными галстуками (и лицами).

— Ну, как там наши Люберцы? — обратился он ко мне.

— Да я там не бываю почти, в Москву перебрался.

— А мастера Савельича помнишь?

Я почему‑то понял, что это была покупка, она же проверка, поэтому, морща лоб, протянул: «Да не припоминаю что‑то».

— А русичку, Евгению Михайловну?

— А вот она хороша была! — воскликнул я, и, кажется, невпопад. Поэтому, чтобы не усугублять, сказал: — Слушай, Юра. Я к тебе приехал во многом потому, что у меня разговор к тебе есть. Но только он строго конфиденциальный, тет‑а‑тет.