Частные инвестиционные банки служили брокерами при продаже облигаций правительства и железных дорог, а вокруг банков, подобно морским птицам, кружащим вокруг рыбацких лодок, вились брокеры и спекулянты, крупные и мелкие, которые торговали бумагами — акциями, облигациями, казначейскими векселями, гринбеками и финансовыми бумагами всех видов, которые выпускала эта система. В период с 1864 по 1870 год число банкиров и брокеров увеличилось в десять раз и составило около 1800 человек в Нью-Йорке, финансовой столице страны. Когда в конце войны правительство сократило заимствования и начало выводить из обращения облигации и векселя, это высвободило большой объем капитала для других инвестиций.[560]
Поскольку Соединенные Штаты оставались в основном сельскохозяйственной экономикой, спрос на деньги следовал за циклами посадки и сбора урожая. Зимой и летом банки штатов и регионов, как для получения более высоких процентов, так и для выполнения требований закона, размещали депозиты в национальных банках Нью-Йорка. Банки предоставляли эти деньги брокерам и спекулянтам на Уолл-стрит в качестве кредитов до востребования, подлежащих оплате по первому требованию. В период с 1868 по 1878 год кредиты до востребования составляли около трети от общего объема кредитов в нью-йоркских национальных банках. Весной и осенью нью-йоркским банкам приходилось отправлять деньги обратно в банки-корреспонденты, которые забирали свои вклады для финансирования посадок и сбора урожая.[561]
Весна и осень означали опасные времена на финансовых рынках Нью-Йорка. Когда денег становилось мало, брокеры и спекулянты должны были иметь возможность продать ценные бумаги, чтобы выручить деньги для выполнения своих обязательств. Если цены на акции и облигации падали, когда банки обращались за кредитами, начиналась паника. Инвесторы сбрасывали ценные бумаги, заемщики объявляли дефолт, а слухи о неплатежеспособности банков вызывали бегство вкладчиков. В результате брокеры, банки и предприятия, нуждающиеся в деньгах, могли превратиться в финансовую спираль смерти.[562] Поддержание денежной массы в равновесии и предотвращение паники зависело от вмешательства чиновников Казначейства, что было одной из тех вещей, которые ненавидели либералы. Это также означало, что такие люди, как Кук и Гоулд, занимались культивированием этих чиновников, а также конгрессменов и президента. От этого зависело их состояние.
После войны Кук продолжал полагаться на свои связи в Вашингтоне, наработанные благодаря его брату Генри — эффективному лоббисту, но ужасному банкиру. С выходом федерального долга государственный бизнес Кука неуклонно сокращался. Поэтому он обратился к железным дорогам. Он задействовал свой старый круг инвесторов для строительства Northern Pacific и продолжал работать с президентом и конгрессменами, чтобы добиться дальнейшей помощи для этой железной дороги. Он поддерживал политические отношения с республиканцами, как индивидуальные, так и коллективные, которые сложились у него во время Гражданской войны. Профессиональные дружеские связи Кука имели большое значение, поскольку его состояние зависело от государственного бизнеса и государственных субсидий. Республиканский национальный комитет обратился к Куку за средствами для предвыборной кампании Гранта в 1872 году, и Грант стал случайным гостем в поместье Кука Огонтц под Филадельфией. Президент, у которого было мало близких друзей, проводил больше времени проводил за столами Кука и ему подобных, чем в обществе сапожников.[563]
Гулд также поддерживал президента Гранта, поскольку тот тоже проявлял большой интерес к монетарной политике правительства и его субсидиям на железные дороги. С самого начала первой администрации Гулд посещал и развлекал Грантов. Он подвел президента к гибельной пропасти.
Финансисты, такие как Гулд и Кук, — инвестиционные банкиры, брокеры и спекулянты послевоенной экономики — были теми людьми, которых американцы называли капиталистами. Они не доверяли им, потому что те были чужды миру свободного труда. Они не работали руками, не производили вещи. Капиталисты оправдывали свое вознаграждение риском, который они брали на себя, а не работой, которую они выполняли. Без их готовности рисковать своим состоянием, утверждали они, не будет ни прогресса, ни рабочих мест для трудящихся, ни процветания.
На самом деле капиталисты, как и все остальные в этом обществе, стремились как можно больше избегать риска, перекладывая его на других или хеджируя свои ставки. Это было вполне рационально, но создавало диссонанс между их риторическим оправданием своей роли в экономической системе и ее реальной практикой. Джей Гулд, как и Джей Кук, или, если уж на то пошло, Коллис П. Хантингтон и Том Скотт, ненавидели риск. Именно поэтому они стремились к субсидиям, влиянию на государственную политику, инсайдерской информации — все это склоняло игровое поле в их пользу. Они использовали любые средства, включая коррупцию законодательных органов и судей, чтобы получить такие привилегии.
Когда Гулд выращивал Гранта, он пытался избежать вполне конкретного риска. В 1869 году Гулд и «Бриллиантовый Джим» Фиск запустили сложный золотой угол. Они были странной парой. Гулд был застенчив, замкнут и чувствовал себя комфортно среди своих орхидей и семьи, а Фиск был во всех отношениях его противоположностью. Фиск будет застрелен в холле нью-йоркского отеля в 1872 году, став жертвой слишком успешного соблазнения. Поскольку в Соединенных Штатах сохранялись гринбеки, а Европа перешла на золотой стандарт, обмен гринбеков на золото был необходим для американской внешней торговли. Обмен происходил в Золотой комнате в Нью-Йорке, где купцы покупали золото, необходимое им для сделок со странами, перешедшими на золотой стандарт. Если Гулд и Фиск завладевали золотом, они могли выкупить купцов. Тем, кто занимался импортно-экспортной торговлей, пришлось бы выбирать между выплатой Гулду огромной премии и банкротством. При этом Гулд грозил поставить под угрозу американскую торговлю.[564]
Успех схемы зависел от Министерства финансов, поскольку, если бы правительство продавало золото, это привело бы к краху. Чтобы убедиться, что правительство останется в стороне, Гулд и Фиск завербовали сначала шурина президента Гранта, затем всегда привлекательного Орвилла Бэбкока — личного секретаря Гранта. И наконец, они привлекли к своей схеме помощника министра финансов, отвечавшего за продажу золота. Возможно, они также предоставили долю в спекуляциях жене Гранта, Джулии. Когда Грант, которого Гулд убедил, что рост цен на золото поможет стимулировать экспорт сельскохозяйственной продукции, что будет способствовать процветанию и улучшению американского платежного баланса, понял истинные намерения этой схемы, он попросил казначейство вмешаться, чтобы прервать ее. Грант, однако, сообщил о своих намерениях сестре, пытаясь спасти ее и ее мужа от разорения, и Гулд, таким образом, узнал о решении президента продать золото. Он сменил позицию и стал продавать, а не покупать золото. Он предал своих коллаборационистов. Вероятно, он оказался в выигрыше, поскольку стремительный рост и резкое падение цен на золото привели к панике на Уолл-стрит. Черная пятница разорила тысячи людей, у которых не было доступа к родственнику президента.[565]
Капиталисты и государственные чиновники стали крестными родителями корпораций, которые несли на себе отпечаток своего происхождения как компаний, зафрахтованных правительством для выполнения общественных целей. Многие города были корпорациями, как и университеты, компании по строительству каналов и первоначальный Банк Соединенных Штатов. Все они получили хартии, предоставляющие им особые права в обмен на служение общественным целям.
