Иностранная иммиграция связана с внутренней миграцией. За четыре года до этого, в 1873 году, группа инвесторов из Индианаполиса, процветавших после Гражданской войны, прочитала книгу Чарльза Нордхоффа «Калифорния: Для здоровья, удовольствия и проживания». Подумав и отказавшись от инвестиций в Техас и Луизиану, они создали «Калифорнийскую колонию Индианы». Они отправили Дэниела Берри по Тихоокеанской железной дороге на поиски земли. Берри приглянулся хорошо орошаемый участок площадью 2800 акров в долине Сан-Габриэль. Эта местность идеально подходила для выращивания фруктов, и Берри предложил купить ее по цене десять долларов за акр. Он, как и многие, влюбился в Южную Калифорнию. Когда его повозка сломалась, он рассказал о людях, которые помогли ему ее починить: два бывших юриста с гарвардским образованием, которые теперь занимались виноградниками, племянник Эдварда Аткинсона, «великого вольного торговца», который теперь занимался овцеводством, и бывший сенатор штата Небраска. Он объяснил, что «здешняя аристократия работает и выращивает фрукты». Они также занимаются спекуляцией землей.
Паника 1873 года разрушила первоначальные планы по созданию Калифорнийской колонии в Индиане, но Берри был слишком увлечен, чтобы сдаться. Он собрал еще одну группу инвесторов и вложил 50 000 долларов в обустройство земли. В 1874 году они назвали это место «Пасадена», что, как они утверждали, было индейским названием «Ключ долины». Они начали продавать землю переселенцам из Индианы, которые сажали апельсины. Через несколько лет, когда экономика восстановилась, они построили сорок домов и посадили десятки тысяч деревьев. Берри занялся недвижимостью, продавая «земли всех видов и городскую собственность… Деньги в долг и земли колоний». Пасадена процветала. Шарлотта Перкинс Гилман, приехавшая туда зимой 1885–86 годов, чтобы вылечить неврастению, писала о путешествии «по великой внутренней равнине Калифорнии, над пустыней Мохаве и к небесам».[967]
В истории США эти истории перемещения принято рассказывать отдельно, разделяя иммиграцию из-за рубежа и внутреннюю миграцию внутри Соединенных Штатов. В народном воображении XIX века иностранцы были чужими и экзотическими. Американцы, наблюдавшие за тем, как они сходят на берег в Касл-Гарденс, а затем на острове Эллис, часто принимали иммигрантов за «традиционных» крестьян, вырванных из безвременного прошлого и попавших в современные Соединенные Штаты. Они считали их принципиально отличными от людей, подобных Берри.
Но миграцию как из-за границы, так и внутри Соединенных Штатов лучше понимать как единое сложное движение, в котором путешествия внутри и через границы сочетают в себе как крутые перемены, вытеснение и лишение собственности, так и возможности. То, что Джайлс двигался из уныния, а от его корабля исходил запах отчаяния, не означает, что не было и надежды. То, что Берри был в восторге от возможностей, не меняло того факта, что его искренний энтузиазм отражал необходимость убедить других в том, что перемены окажутся полезными. Джайлс и Берри могли находиться на противоположных концах спектра, но это все равно был один спектр.
Самое резкое различие между движениями Джайлса и Берри заключалось в том, что одно пересекало национальные границы, а другое — нет. Но даже это различие было не столь разительным. Те же изменения, которые привели к перемещению Джайлса и его товарищей — англичан, ирландцев, шотландцев, русских, поляков, итальянцев и немцев, — подтолкнули внутреннюю миграцию в Европе, а также эмиграцию за границу и подстегнули перемещения в Соединенных Штатах. При ближайшем рассмотрении американская внутренняя миграция выглядела совсем не такой уж внутренней. За четверть века до этого Пасадена не была частью Соединенных Штатов, а большинство земель, которые американцы заселили на Западе, пришлось отвоевывать у полусуверенных индейских народов. Когда мигранты смотрели на запад, они видели, по сути, чужие страны внутри своей собственной страны. Они видели Страну индейцев.
I
По признанию Хэмлина Гарланда, в Позолоченном веке произошел большой переполох. Американцы и иммигранты устремились на запад, и еще большее их число устремилось в города. Средний центр населения страны, который в 1870 году находился в западном Огайо, в 1880 году переместился на 58 миль дальше на запад, недалеко от места, где встречаются Индиана, Огайо и Кентукки. В 1890 году он переместился на 48 миль западнее, в восточную Индиану, а в 1900 году — всего на 15 миль западнее, в центральную Индиану. Эти сдвиги указывают на то, что население страны сгруппировалось на Северо-Востоке и Среднем Западе.
Америка постоянно становилась все более урбанизированной, поскольку люди переезжали в города и поселки. В 1870 году к городскому населению относилось чуть более четверти населения страны, а в 1900 году — почти 40 процентов. Запад и Средний Запад почти полностью повторяли эти показатели. Северо-восток, где две трети населения проживало в городах, значительно превосходил их. Юг оставался наименее городским регионом страны, но его жители тоже переезжали в города и поселки.[968]
Иммигранты перемещались по ряду неформальных сетей, которые помогали им организовать проезд и найти работу по прибытии. Многие останавливались только в портовых городах. Большинство быстро покинуло Нью-Йорк — главное место высадки, но их осталось достаточно, чтобы город стал местом проживания иммигрантов и их детей. Из примерно 1,5 миллиона немцев (более 25 процентов всех мигрантов), прибывших в США в 1880-х годах, в Нью-Йорке остались жить лишь 55 000 человек, но это, в сочетании с более ранней иммиграцией, сделало его третьим по величине немецкоязычным городом в мире после Берлина и Вены. Число ирландцев, родившихся в Нью-Йорке и Бруклине, также увеличилось в 1880-х годах, хотя их доля в общей численности населения снизилась. Вместе взятые, уроженцы Ирландии и лица ирландского происхождения составляли 40% населения города в середине 1880-х годов.[969]
Движение иммигрантов к родственникам, старым соседям или просто бывшим соотечественникам смешивало потоки иммигрантов с внутренними мигрантами. Иностранные иммигранты, однако, скапливались в определенных местах, создавая скопления людей, которые были родственниками или имели одинаковое происхождение в Европе, Канаде, Азии или Латинской Америке. Они часто работали на схожих работах в схожих компаниях. Польские рабочие в Питтсбурге, ирландцы в Батте, штат Монтана, и французские канадцы на текстильных фабриках Нью-Гэмпшира или Род-Айленда нанимали родственников и помогали им устроиться на работу. Многие профессии стали доменом определенных этнических групп — еврейских и итальянских швейников в Нью-Йорке или мексиканских банд железнодорожников на Юго-Западе.[970]
Миграция подмастерьев сосредоточилась на Востоке и Среднем Западе, но распространилась и на Запад. Батте питался медью и серебром, и в середине 1980-х годов здесь работало 2500 человек в подземных шахтах, на плавильных заводах, восстановительных фабриках и железных дорогах. Серебро оставалось ведущим металлом Монтаны, но медь, сосредоточенная в «самом богатом холме на земле», быстро росла. К 1890 году в Батте, который занимал доминирующее положение в округе Силвер-Боу, проживало 10 723 человека, а 45% жителей округа были иностранцами. С окрестных холмов в город спускался Дублинский гулч. Корнишмены и валлийцы — и те, и другие ненавидели ирландцев — занимали Мидервилль. Пригороды Догтаун, Чикен Флэтс, Бастервилль, Батчертаун и Сэлдом Виден окружали Батте. Беженцы чиппева, кри и метисы из Канады занимали убогий лагерь возле городской свалки. Все эти группы жили в одном из самых опасных, опустошенных и токсичных ландшафтов мира. Шахты, силикоз и другие легочные заболевания, которые они вызывали, были достаточно опасны, но дым от плавильных печей убивал окружающую растительность, а во время инверсий сгущал воздух мышьяком и серой так, что в полдень зажигались лампы, а пешеходы не могли видеть через дорогу.[971]
