На этой литографии Currier and Ives (ок. 1872 г.) Грант и его вице-президент изображены как работяги. Грант некоторое время работал в кожевенной мастерской своего отца; он ненавидел это занятие и был ужасным работником и бизнесменом. Уилсон учился на сапожника, но в итоге стал производителем обуви. Библиотека Конгресса США, LC-DIG-ds–00680.
В годы после войны клей ослаб. Рабочие, работодатели и либеральные идеологи начали дробить платформу свободного труда и выбирать нужные им части. Рабочие подчеркивали цели свободного труда: независимые производители, всеобщее равенство и производство граждан-республиканцев. В целом либералы выбрали средства, с помощью которых свободный труд в эпоху антисемитизма пытался достичь этих целей: свобода договора и laissez-faire. Работодатели смешивали и подбирали друг друга; они хотели получить свой пирог и съесть его тоже. Они не возражали против вмешательства городов, штатов или федеральных властей в экономику с целью перераспределения доходов, но при условии, что они перераспределялись в сторону увеличения. В Чикаго железные дороги, боровшиеся против восьмичасового дня, с радостью согласились на передачу законодательным органом в безвозмездное пользование чикагской набережной озера. Они подчеркивали свободу договора и laissez-faire только тогда, когда это отвечало их интересам.
И все же в 1872 году очевидные успехи свободного труда свидетельствовали о том, что он все еще может преодолеть разногласия между своими сторонниками и обойти напряженность и проблемы. Во время первой администрации Гранта этот успех ярче всего проявился на Среднем Западе и в Средней полосе. Казалось, он подтвердил правоту как свободного труда, так и республиканской неовигской экономической политики, проводившейся со времен Гражданской войны.
I
Американская экономика во время первой администрации Гранта делала две вещи чрезвычайно хорошо. Американские фермеры наводнили Европу пшеницей и, в конечном счете, хлопком, одновременно производя большое количество кукурузы, свинины и говядины для внутренних потребителей. Такая производительность зависела от второго успеха. Американцы вкладывали огромные средства в фермы, инфраструктуру и капитальные товары. Они строили железные дороги, необходимые для перевозки урожая, и производили железо, древесину и машины, необходимые для железных дорог и ферм. Это было не только экономическим, но и политическим и пространственным достижением. В отличие от Европы, Соединенные Штаты стерли внутренние границы, препятствовавшие перемещению ресурсов и товаров, и одновременно возвели внешние границы для защиты американского производства.[489]
Инвестиции в капитальные товары и инфраструктуру при первой администрации Гранта оказались беспрецедентными. С 1869 по 1873 год инвестиции в новые капитальные товары составили 20,5–23,5% от валового национального продукта. За пять лет с 1855 по 1859 год этот показатель колебался от 12,5 до 15,7 процента. Новые железные дороги, фермы, паровые машины, фабрики и растущие города стали плодами этих инвестиций.[490]
Вся республика была без ума от железных дорог. В период с 1868 по 1873 год в Соединенных Штатах появилось 29 589 миль железных дорог. Подавляющее большинство из них, 19 380 миль, пришлось на Средний Запад, Среднюю границу и Юг. Каждый год с 1869 по 1872 год устанавливал новый рекорд по прокладке путей в Соединенных Штатах, достигнув пика в 1872 году — 7439 миль. Железные дороги пересекали американский ландшафт, создавая густую сеть железных путей, благодаря чему в США на душу населения приходилось больше миль, чем в любой другой стране мира. Правительство — местное, штата и федеральное — субсидировало эти железные дороги, а железные дороги, в свою очередь, требовали железо, сталь, древесину, локомотивы и грузовые вагоны. Американский тариф гарантировал, что основную часть необходимых им товаров они будут покупать у американских производителей.[491]
При всем поразительном развитии железных дорог и росте обрабатывающей промышленности самым важным сектором американской экономики оставалось сельское хозяйство. Только в 1880 году доля торговли в экономике, составлявшая 29 процентов, обошла долю сельского хозяйства, составлявшую 28 процентов. И только в 1890 году, когда доля сельского хозяйства упала до 19 процентов, его превысили обрабатывающая промышленность и горнодобывающая промышленность, составлявшие по 30 процентов. Этот спад, как ни парадоксально, подчеркивал больший успех сельского хозяйства. Мануфактура, горнодобывающая промышленность и торговля могли развиваться только потому, что фермеры постоянно сокращали число работников, которые больше не были нужны, чтобы прокормить страну. Абсолютное число работников в сельском хозяйстве продолжало расти вплоть до двадцатого века, но доля сельского хозяйства в национальной рабочей силе падала. К 1900 году она сократилась до 40 процентов, тогда как в 1860 году составляла большинство. Однако эти работники по-прежнему производили больше, чем страна могла потребить.[492]
Новые западные фермы обеспечивали эффект мультипликатора. Фермерам нужны были машины, пиломатериалы, скот и дома. Без ферм в прериях у жнецов Сайруса Маккормика не было бы рынка сбыта, а большинство белых сосен Висконсина и Мичигана так и остались бы стоять. Поскольку самым распространенным способом приобретения новой фермы была продажа уже существующей, фермеры брали капитал из старых районов страны или Европы и вкладывали его в новый регион. В течение разных периодов большинство из них также становились наемными рабочими, используя свою зарплату для содержания семьи, пока ферма не станет продуктивной. Домики, землянки, дерновые дома и брезентовые лачуги, которые стоили немного, не считая труда, затраченного на их строительство, обеспечивали первоначальное жилье, но никто не хотел терпеть «дерновое жилище» с его змеями, насекомыми, пылью, грязью и подтеками дольше, чем это необходимо. При самых благоприятных обстоятельствах, когда стояла хорошая погода, цены на урожай были высокими, а заселение происходило ранней весной, что позволяло быстро посадить урожай, фермеру приходилось ждать не годы, а месяцы, прежде чем его ферма давала урожай, необходимый для содержания семьи. Затем дерновый дом уступил место каркасному.[493]
В 1860–1870-х годах достаточно американцев и европейских иммигрантов могли позволить себе платить эту пошлину, чтобы превратить Средний Запад и Среднюю границу в рог изобилия. Центр производства кукурузы в эпоху антисемитизма, Кукурузный пояс, включал в себя часть верхнего Юга, но к 1880 году его сердцем стали Иллинойс, Айова и Миссури, а также части Канзаса, Небраски и Висконсина. Расширение территории способствовало инновациям, биологическому изменению кукурузы и животных, которые ее ели. Фермеры вывели новые сорта кукурузы Дент — сорта, который в то время чаще всего выращивали в качестве корма для животных, — и превратили свиней и крупный рогатый скот в четырехногие фабрики, которые перерабатывали кукурузу в более ценное мясо.[494]
Американские фермеры не были эффективны, если судить по производительности на акр, но они были удивительно эффективны, если судить по производительности на одного работника. На Среднем Западе, Западе и Средней полосе машины неустанно заменяли человеческий труд. В период с 1840 по 1880 год технологии сократили количество часов работы человека для производства 100 бушелей пшеницы с 233 до 152; для кукурузы аналогичные показатели упали с 276 до 180. Во время сбора урожая пшеницы в 1874 году Дик Гарланд использовал «новую модель самограблей Маккормика». Машина требовала четырех лошадей. Один сын ехал на ведущей лошади, Дик управлял жаткой, а другой сын, Хэмлин, и четверо наемных мужчин занимали «места» за жаткой, чтобы связывать срезанное зерно. Они работали от рассвета до заката, подкрепляясь обильной едой, приготовленной матерью Гарланда. Уборка урожая была полумеханизирована, но в конце дня Гарланд все равно болел. Даже с машинами жатва занимала четыре недели: сначала ячмень, потом пшеница, а затем овес. Затем шли укладка и складирование, что в 1870-х годах все еще было ручным трудом.[495]
