Убить президентскую Реконструкцию можно было голосованием в конгрессе, но создание замены было сродни строительству дома во время урагана, а точнее, двух домов, поскольку республиканцы также пытались создать копии Спрингфилда Линкольна на Западе. С одной стороны, существовали очевидные структурные потребности: как вернуть южные штаты, как умиротворить и оккупировать Запад, как определить новые полномочия федерального правительства и как превратить бывших рабов в граждан. С другой стороны, существовали вопросы дизайна: Насколько полным будет равенство, предоставляемое вольноотпущенникам? Какими будут отношения с индейскими народами после прекращения боевых действий? А еще была политическая погода, бушующий поток событий, многие из которых были разрушительными и жестокими. То, что строители в 1860-х годах работали на Юге и Западе, а офисы архитекторов, по сути, находились в Вашингтоне, лишь усугубляло проблему. Конгресс не мог ни переделать Юг, ни создать свободный рабочий Запад путем прокламации. Это пришлось бы делать в сотнях южных городов и графств и на огромных пространствах Запада. В той или иной степени это зависело бы от силы и от того, кто — Конгресс или президент — контролировал эту силу, воплощенную в военных полномочиях.

В декабре 1865 года перед Конгрессом встал насущный практический вопрос: сажать ли вновь избранных представителей Юга, прибывших в Вашингтон. Если Конгресс разместит делегации южан, то военное положение закончится, как только во всех штатах будет восстановлено гражданское правительство. Демократы Юга, представительство которых увеличилось в результате отмены рабства, а вместе с ним и отмены положения о трех пятых, в сочетании с демократами Севера стали бы угрожать господству республиканцев. Как выразился один республиканец из Иллинойса, «наградой за измену будет увеличение представительства в Палате представителей» и рост числа голосов избирателей Юга. Таддеус Стивенс предвидел, что Демократическая партия, в которой доминирует Юг, будет владеть Конгрессом и Белым домом: «Мне нет нужды изображать разрушение, которое за этим последует». Чтобы предотвратить разорение, он предложил создать Объединенный комитет по реконструкции для решения этого вопроса, и он стал центром расследования условий на Юге. В своих показаниях за закрытыми дверями солдаты, агенты Бюро по делам вольноотпущенников и юнионисты Юга перечисляли факты насилия, преступлений и несправедливости в отношении вольноотпущенников и радикалов.[133]

Умеренные республиканцы не хотели порывать с Джонсоном, но они, как и радикалы, были полны решимости подавить зверства, совершенные бывшими конфедератами. В случае провала соглашения с Джонсоном радикалы подготовили почву для односторонних действий Конгресса. У них было три мощных конституционных оружия. Первое было хорошо знакомо: право Конгресса самостоятельно определять свой состав, то есть право отклонять членов, даже если они победили на выборах в своих штатах. Вторым, еще не испытанным, оружием была статья конституции, гарантирующая каждому штату республиканскую форму правления. Это был, по словам сенатора Чарльза Самнера, «спящий гигант». Ничто другое в Конституции не давало «Конгрессу такой верховной власти над штатами». Третьим пунктом были военные полномочия, позволявшие продолжать оккупацию Юга.[134]

Сила конституционной статьи зависела от определения республиканского правительства, и Самнер, со свойственной ему эрудицией, захватил почву для радикалов. Его речь растянулась на два дня в феврале 1866 года и заняла сорок одну колонку мелкого шрифта в газете Congressional Globe. Самнер утверждал, что без равенства граждан перед законом и полного согласия управляемых правительство не может считаться республиканским. Он определил стандарт, которому Север соответствовал не больше, чем Юг.[135]

В январе 1866 года республиканцы предложили президенту два законопроекта, которые они считали приемлемым компромиссом между желанием радикалов переделать Юг и стремлением Джонсона вернуть Юг в прежнем виде в состав Союза. Один законопроект расширял обязанности Бюро вольноотпущенников и продлевал срок его действия; второй гарантировал вольноотпущенникам основные гражданские права. Предложенный законопроект наделял Бюро вольноотпущенников юрисдикцией в делах, касающихся чернокожих жителей Юга, и возлагал на него прямую ответственность за защиту их прав. Для этого оно могло привлекать военных. Агенты Бюро могли вмешиваться в дела чиновников штатов, отказывающих чернокожим в «гражданских правах, принадлежащих белому человеку», и привлекать их к ответственности в федеральном суде. Это был ответ Конгресса на возмущения южан и Черные кодексы, но законопроекты не давали вольноотпущенникам права голоса и не перераспределяли землю. Радикалы поддержали их, потому что эти законопроекты были всем, что они могли получить на начальном этапе, и потому что они надеялись, что за ними последуют более амбициозные меры.[136]

Вторым предложением стал Билль о гражданских правах 1866 года, который был принят Сенатом в начале февраля. Он придал силу Тринадцатой поправке и представлял собой захватывающее дух расширение федеральной власти. По словам сенатора Лаймана Трамбулла из Иллинойса, он гарантировал всем гражданам «основные права, принадлежащие каждому свободному человеку»: право заключать договоры, подавать иски в суд и требовать от государства защиты своей собственности и личности. Федеральные маршалы, адвокаты и агенты бюро могли подавать иски в федеральный суд против любых чиновников или законов штата, которые нарушали эти права. Сенатор от штата Мэн Лот Моррилл заявил: «Этот вид законодательства является абсолютно революционным. Но разве мы не находимся в самом разгаре революции?»[137]

Революция распространила на всю страну однородное национальное гражданство с определенным набором прав, но оно имело четкие границы. Закон о гражданских правах обеспечивал только гражданское равенство, предоставляя освобожденным доступ к правовой системе и защиту от некоторых видов дискриминационных законов. Он не давал им политического равенства: права голосовать и занимать должности. Оно также не давало им социального равенства: свободного и равного доступа к общественным местам, от трамваев и железнодорожных вагонов до театров и школ. Основная юрисдикция по обеспечению соблюдения гражданских прав по-прежнему оставалась за судами штатов. После того как законы штатов были лишены явной дискриминации, фактическую дискриминацию со стороны шерифов, судей или простых граждан было бы трудно предотвратить в соответствии с этим законом.[138]

В феврале Джонсон наложил вето на законопроект о Бюро вольноотпущенников. Он осудил его как неконституционный, дорогостоящий и поощряющий «праздность» чернокожих. Конгресс поддержал, хотя и с трудом, это вето, но Джонсон оставался человеком, который злится даже в победе. По обычаю, в день рождения Вашингтона перед Белым домом собралась толпа, чтобы исполнить серенаду президенту, и Джонсон произнес импровизированную речь, которая стала еще одним доказательством того, что ему никогда не следует произносить импровизированные речи. Он приравнял Стивенса, Самнера и аболициониста Уэнделла Филлипса к руководству Конфедерации. По его словам, они были не хуже предателей, поскольку тоже стремились подорвать Конституцию. Президент упомянул о себе 210 раз в речи, длившейся чуть больше часа, или по три раза каждую минуту.[139]

Насколько Джонсон был неосмотрителен на публике, настолько же он был хуже в частной жизни. Бывший рабовладелец, он дал отпор и оскорбил делегацию чернокожих во главе с Фредериком Дуглассом. Джонсон заявил делегации, что настоящими жертвами рабства на Юге стали не чернокожие, а бедные белые. После того как делегаты ушли, он сказал своему личному секретарю: «Эти проклятые сукины дети думали, что поймали меня в ловушку. Я знаю этого проклятого Дугласа; он такой же негр, как и все остальные, и скорее перережет горло белому человеку, чем нет».[140]