Выборы 1892 года поставили под сомнение способность бизнесменов-республиканцев контролировать политику, и если плутократы и контролировали экономику и страну, то, возможно, они узнали об этом последними. Чарльз Фрэнсис Адамс провел конец 1880-х годов, пытаясь спасти заброшенную, коррумпированную и почти комически бесхозяйственную железную дорогу Union Pacific Railroad, строительство которой в 1860-х годах стало причиной скандала с Credit Mobilier. Адамс пришел к убеждению, что железные дороги — это естественная монополия. Только консолидация, с государственным регулированием или без него, может позволить им работать эффективно и прибыльно. Он считал антитрестовский закон Шермана причудливым отражением утраченного мира. Как и Беллами, и Джон Д. Рокфеллер, он верил, что за консолидацией и сотрудничеством (это последнее слово имело большое значение в Позолоченном веке) будущее. Однако железные дороги не смогли ни достаточно консолидироваться, ни эффективно сотрудничать. Магистральные линии создали Межгосударственную торговую железнодорожную ассоциацию для разделения грузов и поддержания тарифов, но она погибла в конце 1890 года от рук тех самых корпораций, которые ее создали. Адамс считал себя искушенным и циничным человеком, и неудачи невидимых и видимых рук в железнодорожном бизнесе его не удивляли, но в 1890 году крах Baring Brothers заставил его задуматься.[1840]

Baring Brothers and Company — британский банк с обширными инвестициями в американские трансконтинентальные железные дороги, среди которых были Union Pacific и Atchison, Topeka and Santa Fe. Лондон оставался центром мирового капитала, и Baring Brothers инвестировал далеко за пределами западных Соединенных Штатов. Компания вложила значительные средства в Аргентину, чья пшеница, перегруженные железные дороги, иммиграция и войны за отвоевание земель у коренных народов превратили ее в двойника американского Запада. Осознавали они это или нет, но американцы были частью мировой капиталистической системы, которую они не контролировали. В середине ноября 1890 года поползли слухи о грядущем крахе Baring Brothers, что привело бы к прекращению финансирования важнейших американских железных дорог. Уильям Дин Хоуэллс, владевший акциями железной дороги Atchison, Topeka and Santa Fe Railroad, наблюдал за стремительным падением их цены. Он купил их по цене 1,13 доллара за акцию. 16 ноября она стоила 0,24 доллара.[1841]

У Чарльза Фрэнсиса Адамса был более близкий взгляд и гораздо большая доля в том, что Хоуэллс назвал «бедствием». В 1889 году Аргентина начала испытывать трудности с выплатой процентов по государственным и частным займам. В 1890 году ситуация усугубилась, и иностранные инвестиции иссякли. Братья Бэринг оказались привязаны к необоротным бумагам и заемщикам, которые не могли платить. Отчаянно нуждаясь в деньгах, чтобы расплатиться с собственными кредиторами, банк прекратил выдачу кредитов в Соединенных Штатах и попытался призвать к исполнению имеющиеся у него обязательства. Кризис напугал европейских инвесторов. Они совершенно точно распознали очевидные параллели между Аргентиной и США, но совершенно неточно полагали, что у закона Шермана о покупке серебра есть зубы, поэтому страх перед обесценившимися долларами усилил их панику. Проницательность и незнание тонкостей американского управления объединились, и они начали ликвидировать свои инвестиции. Капитал устремился обратно через Атлантику. Кризис, начавшийся в Аргентине и рикошетом докатившийся до Великобритании, быстро охватил Соединенные Штаты. «Безусловно, — писал Адамс, — это сложный мир».[1842]

Железные дороги страдали. Не имея возможности продать облигации, они вынуждены были брать все новые и новые займы. Ценные бумаги, которые они предлагали в качестве залога, стремительно падали в цене, что побуждало требовать дополнительного залога. Медведи с Уолл-стрит почуяли запах крови и атаковали, еще больше снижая цены на акции и облигации. Железные дороги не могли жить без существенного притока капитала. Адамс не понимал, насколько все плохо, пока «Бэринг Бразерс» не отказали ему в необходимом кредите, и он обнаружил, что банк, а вместе с ним и Union Pacific, находятся на грани краха. В этот момент Адамс понял, что «игра окончена».[1843]

Банк Англии вмешался, чтобы спасти Baring Brothers и остановить панику в Лондоне, но никто не вмешался, чтобы спасти Чарльза Фрэнсиса Адамса. При таком количестве крови на воде все знали, что великая белая акула финансов XIX века Джей Гулд нанесет удар, но никто не знал, куда. Хоуэллс сообщал о слухах, что он собирается захватить Atchison, Topeka and Santa Fe по заниженным ценам, но его целью была Union Pacific. Адамс использовал другую метафору. «Гулд, Сейдж и пиратская банда метались по палубе», — писал он. У него не было другого выбора, кроме как сдаться, и Гулд взял под контроль Union Pacific. Гулд, конечно, сформулировал набег как спасение; никто больше не будет трогать Union Pacific. Кредиты и инвестиции Гулда были единственным способом спасти ее от банкротства — по крайней мере, на данный момент.[1844]

По мнению Хоуэллса, «провалились не Barings, а вся наша экономическая система… Никто толком не знает, какие злодеяния творятся в темноте, и, конечно, все должно идти от плохого к очень плохому, прежде чем начнутся радикальные реформы». Этот кризис закончится, но он знал, что на самом деле это будет лишь передышка: «Рано или поздно он начнется снова, ибо такова конституция вещей, какими они являются сейчас».[1845]

Хоуэллс был прав. Кратковременная паника 1890 года была лишь предвестником грядущих событий.

В позолоченном веке мандаты имели свойство быстро закисать. Гровер Кливленд начал свой второй срок с такого однопартийного доминирования, какого не было со времен администрации Гранта. Республиканцы его ненавидели: «этот толстый и жирный урод», — называл его Джон Хэй. Демократы вернулись к власти, обещая тарифную реформу, приверженность золотому стандарту и, конечно же, процветание. Процветание сошло с рельсов первым. Позолоченный век оставался экономическими американскими горками, и небольшое падение, сместившее Адамса в 1890 году, стало сигналом уязвимости экономики золотого стандарта, чьи производственные мощности превышали потребление, при падении цен на основные сельскохозяйственные товары и снижении прибыли на капитал.[1846]

Экономика стала настолько большой и сложной, что американские фермеры, банкиры и бизнесмены не могли в полной мере ее понять. Руководители железнодорожных компаний знали, что их фирмы, крупнейшая группа корпораций в стране, представляющая собой капитал в 10 миллиардов долларов, зависят от денег, взятых в долг через продажу облигаций или прямые займы. Они понимали, что американские железные дороги были перегружены; большинство из них состояли либо из линий, вступающих в катастрофическую конкуренцию друг с другом, либо из линий, построенных на нерентабельных территориях. Сначала провал, а затем запрет пулов обострили конкуренцию и ограничили доходы железных дорог. Без дальнейших заимствований доходов многих железных дорог не хватало для выплаты процентов и погашения кредитов по мере наступления срока их погашения. Железнодорожный долг, как пистолет, направленный на всю экономику, был всегда заряжен, и события, снижающие доступ к кредитам, могли нажать на курок.[1847]

Банкиры понимали, что выстрел из пушки наиболее вероятен весной или осенью, когда деньги из Нью-Йорка, центра финансовой системы, перетекают в сельские банки для финансирования сбора урожая и посева. Это истощало резервы нью-йоркских банков, делая их уязвимыми для любых дальнейших потрясений. Нью-йоркские банкиры, особенно частные инвестиционные банкиры, размещавшие облигационные займы и предоставлявшие кредиты железным дорогам, знали, что эти потрясения могут прийти откуда угодно. Кредитная система была международной. Значительная часть денег в западные и южные железные дороги поступала от европейских инвесторов. Они вкладывали свои средства в валюту, основанную на золоте, и возможность того, что Соединенные Штаты могут отказаться от золотого стандарта и перейти к «дебетовой» валюте — биметаллизму или гринбеку, — встревожила их. Опасения европейцев относительно безопасности инвестиций в США могли, если они были достаточно сильны, как это было в 1890 году, привести к изъятию денег и вызвать финансовую панику.[1848]